Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

С наступлением теплого весеннего времени все живое начало вылезать из своих зимних укрытий а так же и обитатели того города, через который нам приходилось ходить на работу. Переход через город был для нас неприятным потому, что жители были настроены прокоммунистически и встречали и провожали нас с площадной бранью, называя нас еще фашистами. Подростки упражнялись в бросании в нас камней, чем доставляли удовольствие жителям города и конвою. На телах з/ка образовались большие кровоподтеки. Обороняться от этом русской молодежи нам не позволяли. Как не была горька и тяжела наша лагерная жизнь, но время быстро проходило.

Настало лето и нас перегнали, в лагерное отделение № 525, в «Березовую Рощу», города Прокопьевска, в освободившиеся там квартиры. Стены этих квартир уже не один десяток тысяч заключенных встречали и выпровожали со своими двух-этажными нарами.

Во всех абсолютно щелочках и даже в едва заметных скрывались клопы, не успели заключенные еще лечь на нары, как клопы уже выползли из своих укрытий и с жадностью набросились на свои жертвы, высасывая из заключенных последние остатки крови. Некоторые хорошие доноры, кровь которых особенно пришлась по вкусу клопам, вставали утром со своих «мягких» постелей полупьяными И обессиленными. К клопам имели большое снисхождение, ибо они — настоящие домоседы. Наполнят свои утробы человеческой кровью и в свое укрытие до следующей ночи, а вот от вшей нет покоя ни днем, ни ночью.

Ночью высасывают кровь у спящих, ну казалось бы и довольно, пусть донор наберется крови за день, нет ей все мало. Она и днем забирается под убогое одеяние заключенного, и даже, когда старается ударить кайлом сильнее о твердый грунт, чтобы выработать лишний грамм хлеба, паразит начинает так сильно жалить, что кайло выпадает само из рук и пятерня с остервенением бросается в твои лохмотья, чтобы стукнуть ненасытного паразита.

Мы уже давно знали о жестокостях советского кровавого СМЕРША, и вот таковой приезжает к нам в лагерь «промычать» мозги «врагам народа» в надежде, что здесь найдет гнездо капиталистического шпионажа и таким образом за свою бесчеловечность получит награду от московских заправил. Ночами вызывают казачьих офицеров на допросы, когда усталым лагерникам необходимо отдохнуть от тяжелой дневной работы.

Приемы, которыми они пользовались, были не приемами цивилизованных людей. Им могли бы позавидовать дикари джунглей и, пожалуй, многому бы от них научились, как садистически мучить людей.

Многие офицеры жестоко избивались следователем, который требовал от офицера признать себя виновным и подписать то, что дается ему на подпись. Однажды со слезами на глазах возвращается с допроса войск, старш. Кал…, Мы его спросили, «что с вами случилось»? Он нам сказал, что мерзавец капитан следователь схватил его за грудь и начал бить головой о стену и требовал, чтобы он признался, в том, что ему и во сне не снилось. Такие побои во время допросов испытали многие офицеры.

Я был на допросе у майора Сычова. Он любезно предложил мне сесть и протянул папиросы, но я, как некурящий, отказался от такого предложения. Называя меня по имени и отчеству, довольно любезно задал мне вопрос: «Скажете, пожалуйста, а как Ваша фамилия?

— Вы же знаете мою фамилию.

— Нет, Вы должны мне назвать свою настоящую фамилию.

Я с удивлением посмотрел на него и сказал, что у нас фамилии не меняются и что перемена фамилий порицалось как в старой России так и в Европе. Допрос продолжается и мой следователь не будучи удовлетворенным моими ответами начал приходить в бешенство. От своих хамских и резких выкриков перешел он к самой отвратительной площадной ругани. Когда он выпалил весь свой запас бранных слов и матерщины, я поклонился и сказал, что «благодарю вас за комплименты». Он удивленно посмотрел на меня, закурил и уже спокойно начал продолжать свой допрос.

Так себя вёл Сычев и при допросе другого офицера. При следующих допросах он был более сдержанным и допрашивал без выкриков и матерщины, тогда как другие следователи не только из своей звериной пасти извергали потоки оскорблений и матерщины, но и наносили беззащитным офицерам удары.

Среди следователей молодых сов. офицеров много было таких, которые знали только название своего города и ближайшего к нему, но но знали где находится Анапа, Новороссийск, Темрюк и др.

Были среди следователей и такие, которые, яко бы в шутку, нам говорили, что мы плохо воевали, а потому и попали в трудовые лагеря.

Почти все мы были уверены в том, что советские суды не имели права нас судить, а должны были послать нас на международный суд, но не тут то было. За это дело московские заправилы взялись очень рьяно и вскорости объявили, что войск, старш. Кадушкин и хорунжий М. Т. Н евзоров осуждены на десять лет тюремного заключения. Эта новость нас страшно поразила.

Мне казалось, что ужаснее этого ничего не могло быть. Мы с ними попрощались, как с покойниками. В скором времени мы ожидали сюрпризов и от «батюшки народов» Сталина. Ряды наши быстро редели. Казаков (подсоветских офицеров) каждый день небольшими группами отправляли по тюрьмам, давая им десятилетний срок заключения. К концу лета остались мы, офицеры старой эмиграции, небольшое число, подсоветских офицеров и большое число немецких офицеров, унтер-офицеров и солдат.

Быстро пролетело теплое лото и настала осень со своими частыми дождями и невылазной грязью. Работам нашим ничто не могло мешать.

Мы, как пчелки труженицы, должны были без всяких перерывов работать на красных коммунистических трутней. Режим был очень строг. Конвоиры с нами обращались бесчеловечно. Когда сопровождали нас на работу по невылазной грязи, то приказывали нам идти серединой улицы, а сами шли по тротуарам.

Наши конвоиры не считались с тем, что мы шли серединой улицы по глубокой и довольно липкой грязи, с матерщиной требовали от нас, чтобы и мы шли таким же ускоренным шагом, каким они шли по тротуару. Среди нас были настолько слабые, что с большим трудом вытягивали свои слабые ноги из грязи. Напрягая свои последние силы они все же не смогли двигаться с колонной заключенных.

С отстающими конвоиры расправлялись очень не только бесчеловечно, но часто, выполняя приказ красных начальников, пристреливали. Часто отстающих конвоиры били в спину прикладами своих винтовок, извергал из своего нутра бесконечные потоки матерщины.

Если это не помогало и несчастный не в силах был ускорить свой шаг, то таких травили своими сторожами собаками овчарками. Последние с остервенением набрасывались на обессиленных, сваливали их в грязь и своими острыми зубами рвали не только убогую одежонку заключенного, но и исхудалое тело. Конвоиры смотрели на эту ужасную картину и заливались смехом. Когда заключенный переставал отбиваться от собак, стараясь спрятать в грязь свое лицо, старший конвоя отзывал собак.