Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

— «Вылетай пулей! — орет во все горло бригадир.

И стремглав летит бригада на развод к воротам. Строимся.

Дежурный орёт: «На развод всех!»

Бригадиры рапортуют о больных.

— Никаких больных, все на работу! — орет начальник лагеря.

И по два здоровых берут под руки больного и после шмона /обыска/ — не взял ли кто сухарей, заготовленных для побега, отправляются на работу, волоча и больных.

Идут все сначала в ногу, а потом вперемежку — кто как попало. Впереди вожатые, по бокам 2 или 3 охранника, а сзади остальные с собакой.

Приходим на лесоповал. После расстановки часовых, начинается работа. Визжат электропилы. Несутся то с одной, то с другой стороны крики «Бойся!»

За этими криками, оглушая окрестности сначала сильным шумом, а потом ударом подобным выстрелу из тяжелого орудия, падают высокие стройные и могучие сосны и кедры, сметая своими длинными верхушками все на своем лету, нередко и зазевавшихся или неосторожных рабочих.

Многих тайга искалечила, подорвала, а многих забрала и в недра своей земли. Многие кончили свой жизненный путь в ее дебрях, далеко от своих родных и родных Краев, избавившись на веки от всех житейских невзгод и тоски по свободе, семье, Године, о прошлых днях, своей несчастной загубленной доле.

На упавшую сосну набрасываются сучкорубы, стучат и заливаются острые топоры, вонзаясь в тело неподвижного великана, оголяя его от пышных веток и сучков, делая его чистым и гладким, напоминающим гигантскую свечу темно-коричневого цвета.

После сучкорубов вступают в действие трелевщики. Трелевка дело не легкое. Лошади и быки надрываются наравне с людьми, перетягивая громадные деревья к складочным местам.

В лагере 12 быков для трелевки. Это были не быки, а красношерстные гиганты. Я такой крупной скотины, кажется, еще не видывал. Перед ними люди кажутся детишками. Вначале страшно было подходить к ним, но они так кротки и послушны, как ягнята. По их глазам видно, что они далеки от всяких злых действий. Смотрю с грустью на этих красавцев великанов, а сердце сжимается от боли. Бедные животные — и их постигла такая же участь, как и нас. И их оторвали от вольных стад и привезли сюда на погибель, прежде выкачав из них их здоровье. Да так и бывало. Через 2–3 месяца они, подорванные тяжестью работ, шли на мясо.

Попадало нам в котел и конское мясо /от искалеченных лошадей/, но я не мог есть такого мяса. Я знал, что это мясо моих несчастных четвероногих товарищей, деливших со мной наравне все тяжести лагерной жизни «прекрасного» сталинского режима.

Из них так же безжалостно выжимали и выбивали последние их силы и они покорно и безропотно отдавали их и гибли в непосильном труде. А лагерному начальству все мало и мало и оно все больше и больше кричит: «давай, давай»! — выполняй план!

Да, это настоящий ад в коммунистической «счастливой» стране, называемой СССР — Россия.

Если бы были черти, то они многому бы позавидовали и пришлось бы им поучиться у палачей знаменитой «свободной страны».

Целый день работали мы без отдыха, чтобы раньше вернуться в лагерь и поэтому в четыре часа и тридцать минут работу прекратили.

Строимся. Часовые снимаются с постов и — шагом марш, прямым путем, тайгой по буеракам, кустарниковыми зарослями, через столетние лежачие великаны сосны, буранами сломанные.

Конвоиры, молодые и отдохнувшие, легко вспрыгивали и перепрыгивали через них, а несчастные заключенные, за целый день выбившиеся из сил, а особенно ослабевшие и старики, не в силах уже поднять ног, чтобы взобраться и прыгнуть, ложатся животом или садятся на ствол громадины и, перебрасывая ноги, вертясь волчком, вскакивают и бегом догоняют колонну и маршируют далее, спотыкаясь от усталости о кочки и заложники тайги.

Но Боже упаси отстать — подгонит тебя — в лучшем случае — приклад, а то и пуля.

Запыхавшиеся и усталые подходим к лагерным воротам и выстраиваемся. Начальник конвоя вызывает вахтеров. Тщательно — рядами — делается ощупывание потом пересчет. Ворота раскрываются и бригады, подобно овцам, спешат всяк в свой барак к своему ложу, чтобы хотя на миг полежать и отдохнуть. Быстро сбрасывается лишняя одежда и начинается выглядывание, не идет ли дежурный звать на ужин. Едва показался вдалеке дежурный и махнул рукой, как вся братия летит строиться и ускоренным шагом шагает в столовую.

Занимают столы, как положено, Раздатчик, как и утром, раздает по 200 гр. хлеба, баланду и кашу, если ее не привозили на работу. Все быстро съедается и бригада оставляет место для других, но но все слушаются и околачиваются у окна выдачи пищи в надежде получить добавку — чашку баланды, оставшейся после раздачи.

С нетерпением ожидается «проверка*', после которой усталые, особенно пожилые, спешат забраться на «топчаны» /двух ярусные/ и устроиться поудобнее, чтобы как можно лучше уснуть и отдохнуть от дневного труда и набраться сил на завтрашний день.

Кроватные принадлежности очень бедны: матрац с трухой или опилками, и наволочка с немного соломы. Низковато под головой. И вот слышишь: сынок, или паря! подай пожалуйста бревнишко. — Какое, отец, вот это хочешь — оно помягче и с седловинкой, как раз для головы.

Относительно «мягкости» все хохочут. Хохочет и сам старик. — «Давай уж, раз оно мягче. Ну вот, теперь засну, как барин»…

Через горы, от Сталинска, километров за сто находится «Долина смерти». Туда никто не проникал, кроме смелых охотников в погоне за зверем, уходившим в те просторы, а зверя там было много.

Но и они часто платили за это своей жизнью, — почему она и названа была «Долиной смерти». Главной причиной тому была вода. Напившийся воды из реки в той долине заболевал и никакие медицинские средства не могли его спасти.

В этой местности среди гор, покрытых лесами, геологи нашли большие залежи медной руды. Правительство решило взять из недр это богатство и открыло там рудник. Вольные не захотели туда ехать, ибо слава об этой долине разошлась слитком далеко и смельчаков не находилось, чтобы попытаться там счастья и хорошо заработать.

Тогда власти решили этот вопрос легко и просто: погнали туда заключенных и открыли там лагерь на две тысячи человек. Заключенные начали работать, доставая из недр «Долины смерти» большое количество медной руды. Но закон этой долины суров и немилосерден: руды своей она легко и даром не давала, а отбирала жизнь лагерников. Люди в лагере вымирали, а советская власть еще упорнее гнала туда «врагов народа», как она называла всех заключенных.

Власть с жертвами не считалась и решила доказать, что она не признает и не боится законов природы и решила «плетью перебить обух». Так посылаются туда тысячи, а возвращаются оттуда 2–3 на тысячу и то больных, никуда не годных.