Леонид Богданов - Телеграмма из Москвы

— Иди, того этого, домой, а я позаседаю.

И заседал он до утра.

Взятников же для маскировки своих вечерних отсутствии придумал таинственного бледнолицего человека, который неизвестно откуда появился в районе и занимался подсчетом поголовья воробья, то есть — вел шпионаж. Взятников, якобы, ловил его каждую ночь, но опытный и матерой шпион ускользал из его рук.

— А что, если он, того этого, стукнет меня по голове? — тревожно спрашивал Столбышев. — Пропадет район без руководства!

— А ты оружие носи! — на свою беду советовал Взятников перепутанному секретарю райкома.

Однажды Столбышев, прозаседав подряд четыре ночи, на пятую закрыл заседание в два часа утра, разбудил членов бюро райкома и предложил идти спать по домам.

Ночь была тихая. Луна то выплывала из-за облаков, освещая спящие Орешники фосфорическим голубоватым светом, то опять закутывалась облаками и наступала темнота, хоть глаз выколи.

— Мда, погодка удобная для шпионажа, — разговаривал сам с собой Столбышев, осторожно, с оглядкой, двигаясь по улице. Пистолет он держал в кармане со снятым предохранителем.

До избы Раисы он дошел без приключений.

— Рая! Это — я, секретарь райкома, — постучал он в окно.

Ответа не последовало. Столбышев постучал громче:

— Проснись, того этого, на данном этапе!

И показалось Столбышеву, что в избе произошло какое-то движение.

— Мда, проснулась, — решил он и уселся на крылечке ожидать, пока откроется дверь и его верная Раиса прижмется к нему разогретым сном телом.

— …Темная ночь, только пули свистят по степи… — тихонько запел он, оглядываясь по сторонам.

Луна вышла из-за облаков, задумчиво посмотрела на партийного лирика и снова спряталась.

— Раиса, того этого, не спи, как на лекции по истории партии, — пошутил Столбышев и пошел стучать в заднее окно.

Но как только он вышел за угол дома, сердце его екнуло и стремглав переместилось в пятки: какая-то белая фигура кралась через огород.

— Стой! — шопотом прокричал Столбышев и, бросившись за дом, залег в бурьяне, клацая зубами.

«А вдруг шпион заметил, где я?» — тревожной молнией пронеслась мысль в голове Столбышева. Он стал на четвереньки и, хрюкая от страха и натуги, полез в росшие неподалеку кусты. Там ему казалось безопасней. Но едва он достиг кустов, как чуть не стукнулся лбом с бледным, как сметана, лицом.

— Диверсант!!! — дико закричал Столбышев и, подхлестнутый собственным голосом, бросился бежать, выкрикивая: — Стой! Стой! А то стрелять буду!

И выстрелил. Как и куда он целился — неизвестно. Но выпущенная Столбышевым в диверсанта пуля попала Столбышеву в ногу. Не сильно, слегка поцарапала кожу и распорола голенище сапога.

— Умираю, но не сдаюсь, — прохрипел секретарь райкома, падая на землю.

Лейтенант Взятников первым прибыл на место происшествия, одетый по форме, но без шапки. Он оказал раненому медицинскую помощь. Потом прибежала взволнованная Раиса. Она, с горестью несостоявшейся вдовы, прижалась к груди лежавшего на земле Столбышева, левой рукой обняла его за шею, а правой, за своей спиной, передала Взятникову шапку.

— Надо объявить тревогу и начать поиски диверсанта, — отчеканил Взятников, напяливая шапку.

— Он в меня стрелял! Надо, того этого, арестовать Маланина! — стонал Столбышев.

Поиски диверсанта продолжались безрезультатно всю ночь и весь день. Тем временем арестованный Маланин уже признался в своей связи с диверсантом.

— Где у тебя с ним явки? — грозно вопрошал, ведя следствие, Взятников.

— Нет у меня с ним явок! — еле шевелил Маланин распухшими губами.

— Колись! — Взятников огрел его ножкой от стула по левому боку.

— Нет явок!

— Колись! — избитая ножка от стула опять просвистела в воздухе.

— Нет явок! — упрямствовал Маланин, корчась от боли.

— Колись, шпионюга! Эх!..

— Ой! Не имеете права бить! Конституция…

— Конституция для честных граждан, а ты — враг народа! Колись! Эх!

После пятого сломанного ребра Маланин признался, что явки у него с шпионами есть.

— Наверное, у Егорова? — спросил Взятников.

— Нет, не у Егорова.

— Эх!..

— Да, у Егорова…

Взятников взял из папки уже заготовленный ордер на арест Егорова.

— Чубчиков! Тащи его сюда!

Дело начало разрастаться. Столбышев, несмотря на ранение, сидел в своем кабинете и, кривясь от боли, составлял список. «Семчук, — старательно выводил он, — несомненно в связи с Егоровым и принадлежит к их шпионской организации. Основание для подозрений: при упоминании имен вождей контрреволюционно улыбается, аплодирует в полруки и повинен в срыве воробьепоставок. Тырин… — вписывал он следующую жертву, — давнишний приятель Маланина и активный член шпионской организации. Основания для подозрений: служил в оккупационных войсках в Германии и видел живого американца. По замашкам — злостный воробьевредитель».

Столбышев окончил писать и, тыкая пером в список, пересчитал фамилии:

— Двенадцать! Гм, того этого, для начала хватит. Каждый из них еще признается, кто его сообщники. Таблица умножения, так сказать…

Потом Столбышев позвонил в райотдел МВД:

— Взятников? Как дела?.. Гм! Того этого. Ты бей Егорова чем-нибудь потверже, у него здоровье слабее… Диверсанта, говоришь, не поймали? Надо мобилизовать на это школьников. Партактив уже весь брошен, так сказать, на поиски. Хорошо! Да! Кто?. Конечно, арестуй!.. Ну, покедова.

Столбышев повесил трубку и нарисовал в списке крестик около имени жены Маланина.

Многие специалисты по русскому вопросу утверждают, что между царским и советским правительством существует лишь незначительная разница, и с этим нельзя не согласиться. Например, в старом царском указе от 8 февраля 1822 года писалось: «На мужа извинительно жене и не доносить». Правило это сохранено и при советской власти с незначительным изменением: из него выброшено «не». Именно из-за этого незначительного изменения жена Маланина стояла перед столом Взятникова.

— Ты почему не доложила, что муж твой шпион?!

— Не шпион он!

— Поговори у меня, проститутка! Вот возьму, арестую твоих щенков!

— Не трогайте детей! Пожалуйста, не трогайте!

— Тогда признавайся, что муж твой шпион!

— Хорошо, признаюсь. Только детей не трогайте! — Маланина залилась слезами.

— Да не реви! — примирительно пробурчал Взятников, записывая показания в протокол. — Не реви! Больше десяти лет за укрывательство тебе не дадут. Поедешь на север, там климат хороший. А за детей не беспокойся. Мы их в детдом отошлем. Там и воспитание отличное, и кормят ничего. Я сам из детдома. Смотришь, через десяток лет и твой сын будет работать в МВД. Еще чего доброго тебя будет допрашивать. Хе-хе! Бывает такое…