Леонид Богданов - Без социалистического реализма

На размалеванных лицах братьев стали проступать капли пота.

— Не знаете?.. Это плохо, что вы не знаете! Каждый клоун должен знать богатые страницы великого ленинского наследия.

Тогда взял слово представитель от общественности и директор вытрезвителя:

— А не кажется ли вам, товарищи, что красный нос у «рыжего» зовет трудящихся на антиобщественные поступки, на беспробудную пьянку?

— Учение Павлова об условных рефлексах, — авторитетным тоном заговорил психолог, — доказывает совсем даже обратное. Красный нос должен пужать трудящегося, и если он будет пужаться, но все же пить, то это не от действия условного раздражителя — красного носа, а от привычки к алкоголю. А вот еще одно научное доказательство: недавно мы проделывали опыт — били собаку палкой по голове…

— Готово! — в один голос возвестили три писателя с блудливыми глазами. Они подали профессору марксизма-ленинизма готовый сценарий нового клоунского номера. Профессор сценарий одобрил, сказал, что он политически заостренный и хорошо отображает борьбу за производительность труда. Психолог и директор вытрезвителя тоже нашли сценарий удачным. Ложкиным было отпущено две недели на подготовку нового номера.

Разгримировываясь в уборной, «белый» брат с тоской говорил «рыжему» брату:

— Нет спасения ни на том, ни на этом свете, Евтих! Выгонят нас с тобой, ей-ей, выгонят! Набуровили наверное нам в сценарий разных высоких материй, условные рефлексы, Карл Каутский — Аллах его ведает, кто он такой! Ну где нам с тобой выучить такой материал?!

— И не говори, и не говори! — сокрушаясь, крутил седой головой «рыжий». — Погибнем мы с тобой, как мухи в сметане!..

Первый взгляд на сценарий подтвердил опасения братьев. Сценарий начинался с того, что после музыкального вступления на арену выходят два клоуна в костюмах рабочих. При этом следовало примечание: «Белый» клоун — рабочий сознательный, перевыполняет производственные нормы, борется за повышение производительности труда и посещает вечерний семинар по изучению марксизма-ленинизма. «Рыжий» клоун-рабочий постоянно недовыполняет производственные нормы, политически неразвит и тянет все производство назад.

— Сеня, как же это можно показать? — испуганным шепотом спросил будущий политически неразвитый клоун-рабочий.

— А черт их знает, как!

— Ой, пропадем, не сможем осилить!

Дальше в сценарии был реприз:

«Белый» клоун: Почему ты такой скучный?

«Рыжий» клоун: Я скучаю с тех пор, как подох Гитлер!

«Белый» клоун: Гитлер?.. Когда подох Гитлер, то я был тому очень даже обрадован!..

«Рыжий» клоун: А я вот скучаю!

«Белый» клоун: Так ты скучаешь, потому что подох Гитлер? («Белый» хохочет две с половиной минуты). Чего же ты скучаешь? Почему ты скучаешь? Чего?.. Чего?.. Ну скажи, чего?..

«Рыжий» клоун (бодро) : Да потому я скучаю, что пока Гитлер был жив, я еще надеялся, что он подохнет. А теперь, когда он подох, я боюсь, что Аденауэр его воскресит! (Оба клоуна задорно смеются, продолжительностью не менее трех минут) .

Братья Ложкины, не веря в свое счастье, переглянулись. Дальше писатели с примерной точностью описали все зуботычины, пинки коленкой в той последовательности, с какой братья Ложкины привыкли делать за тридцать пять лет.

— Ну, Евтих, есть же еще люди, понимающие по-настоящему высокое искусство! — сказал «белый» брат.

Через две недели Ложкины в старом клоунском гриме, но одетые в рабочие комбинезоны, предстали перед комиссией. После первой же произнесенной мяукающим голосом фразы:

— Я скучаю с тех пор, как подох Гитлер! — профессор марксизма-ленинизма загоготал так неожиданно, что привел клоунов-рабочих в немалое смущение.

Номер братьев Ложкиных комиссии очень понравился, но три писателя с блудливыми глазами стали вдруг выражать неудовольство своим же собственным сценарием. И пока один из них говорил, что надо бы добавить в номер побольше производственных элементов, два писателя, столкнувшись головами, строчили в одном блокноте. Через десять минут переделка была готова. Заключалась она в том, что рабочие-клоуны должны были бить один другого гаечными ключами, молотками и прочими слесарными инструментами. Кроме того все действо должно было происходить около токарного станка, а над станком должен был быть плакат: «Все силы на выполнение семилетки!»

И опять был просмотр, и опять профессор марксизма-ленинизма заржал после первой же фразы «рыжего», и опять комиссии номер понравился, и опять писатели с блудливыми глазами потребовали переделки номера. Впрочем, теперь это не было неожиданностью. Теперь Ложкины знали, что писатели получают за каждую переделку примерно столько же, как и за новый сценарий.

На этот раз писатели потребовали, чтобы «белый» клоун-рабочий показывал бы «рыжему», как надо правильно работать на токарном станке, и попутно они бы обменивались оплеухами, «рыжий» бы терял штаны и их затягивало бы в трансмиссию станка, и прочее. Комиссия новую переделку одобрила, и клоунов направили учиться на завод высотам токарного ремесла.

Пять месяцев Хомутов и Кудий Ложкины добросовестно изучали токарное дело под руководством седоусого мастера Михеича. К концу обучения они уже могли вытянуть на четвертый разряд. И когда после следующего просмотра три писателя с блудливыми глазами опять начали ратовать за переделку номера, Ложкины взбунтовались.

— Да разве это клоунада? Это же настоящий балаган! — громко вскрикнул политически сознательный «белый» клоун рабочий.

— А ну вас всех в будку! — выпалил несознательный «рыжий». — Делать клоунаду — так делать клоунаду! Работать — так работать! Пошли, Семен, к Михеичу!!!

Теперь Хомутов и Кудий работают токарями. И если их по привычке иногда тянет в цирк, то клоунских номеров, прошедших через переработку комиссии, они не могут смотреть. Обидно смотреть во что превратили, пусть древние, пусть грубые и несмешные клоунские номера, наполнив их политическими репризами и производственной тематикой. Было плохо — стало невозможно смотреть.

Недавно, после тяжелой и продолжительной болезни, скончался Иван Андреевич Баранников. По всей вероятности, имя «ИВАН АНДРЕЕВИЧ БАРАННИКОВ» никому ничего не говорит. Ну, кто такой был Иван Андреевич Баранников?..

Сомневаюсь, что читатель знает что-либо о нем. Его знали считанные люди на земле. И это вопиющая несправедливость!

Итак, в голодном и бурном 1920 году, в кабинет седовласого профессора литературы вошел человек в широкополой черной шляпе, в черной крылатке, опирающийся на палку. Он был высокий, худой, слегка сгорбленный и у него были висячие усы.