Леонид Богданов - Без социалистического реализма

— Давайте я его, подлеца, хлор-пикрином выкурю!

Хлор-пикрина у него, конечно, не оказалось, но он все же наскреб у себя какой-то дряни, начал ее у дверей Мусиных на примусе поджаривать. Минут через пять соседи стали ругаться, на кого-то напала рвота, поднялся сплошной чих и многие от газа плакали. А Сашка-оккупант хоть тебе что. Посмотрел химик в замочную скважину и говорит:

— Этого субчика и настоящим хлор-пикрином не выкуришь, у него противогаз. Вот если бы жидким отравляющим веществом, и притом люизитом, через щель облить!

А Сашка тут из-за дверей:

— Милейший, это не поможет! У меня все учтено, я ко всему готов и могу выдержать любую осаду до трех месяцев и более.

Почесал отставной военный затылок и говорит:

— А что если подорвать дверь и стену толом? Килограммов десять заложить и трррах!

Соседи, уже порядком пострадавшие от газов, начали пугаться, протестовать, кричать:

— Не хотим взрывов! Давайте лучше высадим дверь поленом! Меньше жертв будет!

А Сашка Теребейников хохочет из комнаты:

— И это учтено. У меня дополнительная железная дверь изнутри поставлена. Сдавайтесь и отступайте!

Ну, Аничка, конечно, от безысходного положения в слезы и кричит:

— А я думала, что ты, паразит, последний идеалист, вроде Павки Корчагина!

Старик Мусин рвет на себе волосы и тоже упрекает:

— А еще за всех угнетенных в мире стоял, о колониальных народах беспокоился!

Старуха просто воет:

— Не верила я вам, паразитам, никогда, а теперь жалею, что тебе одному, идейному комсомольцу, партийному, поверила!

— Правильно, — говорит Сашка, — Верно делали, что не верили! И в будущем не верьте всем защитникам колониальных народов, не верьте Павкам Корчагиным, все это для дурачков, а на деле каждый соблюдает свой интерес. Теперь же страдайте за свои заблуждения! Страдайте и валите отсюда, мне спать в моей комнате охота!

После этого все соседи увидели, что хотя Сашка и сукин сын, но он прав, и все разошлись. Мусины, конечно, не разошлись. Им расходиться некуда было. Пристроились на вещах и завели шепотом разговор. Под утро потихоньку докатились уже до того, что думают, действительно, один выход на целину или еще дальше.

И в это время вдруг из квартиры раздается стон. Через минуту еще стон, да такой болезненный. Потом слышат Мусины, заскрипели запоры, взвизгнула сашкина железная дверь и появился он сам на пороге, бледный, еле на ногах стоит.

— Ну, — говорит, — счастье ваше. У меня, кажись, приступ аппендицита. Везите, — говорит, — в больницу, а на этот раз я, кажись, промахнулся из-за состояния здоровья.

В общем, Мусины сейчас живут в своей комнате с чуланом без окон. А Сашка Теребейников уехал из Светлобурска в неизвестном направлении.

Так что вы, товарищи, если где-нибудь встретите его, может быть под другим именем, но в той же роли последнего комсомольца-идеалиста, этакого Павки Корчагина, так будьте с ним поосторожнее. Остерегайтесь его! Тем более остерегайтесь, что у него теперь нет аппендицита. Вырезали начисто. И теперь, если он залезет в квартиру, спасения не будет.

С иностранцами, — черт бы их побрал! — надо быть осторожным. Все иностранцы, приезжающие в СССР, если не шпионы, то провокаторы или, в лучшем случае, диверсанты. Приедет в СССР некий вроде бы турист, купит каракулевую шапку, делает вид, что хочет всю советскую жизнь изучить, все постигнуть, толчется все время то на Красной площади, то в Большом театре, то осматривает новый университет, и вид у него такой невинный, а на самом деле он, когда спит, и то думает, как бы подкузьмить честного советского человека. Все его мечты и помыслы сконцентрированы только на том, как бы напакостить советскому человеку и тем оправдать собой свои дорожные расходы. Ужасно коварный народ эти иностранцы!

Конечно, если быть предельно бдительным, если не пропускать легкомысленно все предупреждения о бдительности мимо ушей, если на каждого иностранца смотреть прищурясь и постоянно ожидать от него всяких подлых штучек, то, как говорится, — бдительного и Бог бережет. Тут уже ничего не может случиться. Разве что своего же советского гражданина примешь за иностранца, рванешь у него из рук фотоаппарат, когда он будет фотографировать собственную жену или невесту, а он тебе за это даст в морду. Он даст — и, может быть, еще скажет: «Пошел к черту, сукин сын!» Может быть, и не один раз даст и еще не то скажет, завернет что-нибудь этакое, что на целой странице только в одних точках можно напечатать, но вое это ничего, все это терпимо. Гораздо хуже, если потерять бдительность и принять иностранца за советского гражданина.

Может быть, конечно, некоторые благодушно настроенные граждане посмеются над таким утверждением. Скажут: «Эко загнул!» Подумают: «Кто же это согласится, чтобы ему по фотографии смазали и обругали, лишь бы ему показать свою бдительность, лишь бы не пропустить мимо нетронутым иностранца?»

Люди неопытные, не имевшие дела с иностранцами, могут впасть в ошибку и так подумать. Что же касается людей опытных, встречавших часто иностранцев, то такие согласятся скорее ошибиться и получить за это, разумеется, не розочку на понюшку от советского гражданина, чем пропустить незамеченным иностранца.

Взять, например, Усышкина, Егора Егоровича. Он сейчас готов подозревать собственную жену, что она является переодетой иностранкой. Он готов ее остерегаться, готов врать ей о своей любви к власти, о материальном изобилии, о свободе и прочем, прочем, лишь бы случайно не ошибиться, не сказать всю правду какому-нибудь иностранцу во образе его жены.

Правда, Егор Егорович Усышкин стал только теперь настолько бдительным, а раньше, хотя он и занимал должность, где бдительность должна быть в каждом взгляде и вздохе, но тогда он как-то в роде бы потерял нюх. Тогда как будто бы обросло все внутри у него жиром, перестало дрожать при одном виде иностранца.

Отчего все это притупление лучших человеческих чувств и качеств получилось, неизвестно. И специальную школу Егор Егорович проходил, где его ежедневно учили, пугали, предупреждали. И после школы, уже в ресторане, каждый день метр-д'отель, полковник госбезопасности Иван Потапович, инструктировал на кухне всех, включая и судомоек, как действовать и что в каком случае делать надлежит. И даже когда Егор Егорович принимал от посетителей заказы, разносил по столикам блюда и графины, и тут метр-д'отель Иван Потапович неусыпно смотрел за ним, делал ему глазами разные знаки, кашлял в кулак, чесал за ухом — в общем, дирижировал. И вот, поди ж ты, прозевал Егор Егорович!

Прозевал и дал возможность крупному иностранному негодяю устроить провокацию! Да еще какую провокацию! — масса честных советских граждан пострадала, в том числе и сам Егор Егорович Усышкин пострадал.