Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов (сборник)

С любовью,

Вилл отпустил письмо на волю ветра, а затем глубоко, прерывисто вздохнул. Холодный воздух бодрил, как шампанское со льда. Жизнь билась в нем и кипела, как никогда прежде. И она представлялась ему драгоценной тоже как никогда прежде. Он взглянул на уходящий вниз склон Вавилона. Отсюда, сверху, город казался поразительно хрупким и беззащитным. И поразительно прекрасным.

За такой город можно и умереть.

Вдалеке на фоне облаков плясало крошечное темное пятнышко. Оно смутно напоминало нечто знакомое. Вилл не был уверен, что ему достанет храбрости спрыгнуть вниз, этой мысли противилось все его тело. С огромным удивлением он осознал, что то, что казалось ему прежде нескончаемой вереницей несчастий и бед, было в действительности очень хорошей жизнью, и было до слез обидно, что придется с нею расстаться. Он глубоко, как перед прыжком в холодную воду, вздохнул.

Словно чудом возникшая, Алкиона натянула поводья буквально под самым его карнизом.

– Садись, придурок хренов! – крикнула она, еле сдерживая громко ржащего гиппогрифа. – Еще минута, и они нас заметят.

Вилл вытаращил глаза.

Затем прыгнул на круп гиппогрифа и крепко обхватил ее за талию.

– Как ты узнала, что я на этом карнизе? – спросил он с благодарным облегчением.

– А зря я, что ли, возглавляю этот проклятый отдел знамений и пророчеств? Кому, как не мне, знать подобные вещи.

Оставшийся за спиною «Арарат» становился все меньше и меньше. А впереди безбрежным океаном простиралось небо с плывущими по нему материками облаков, со множеством гаваней и городов и зыбко колышущихся замков.

– Мы не можем быть вместе. Четыре недели, и нам конец.

– Тоже мне умник нашелся. Знаю я это, прекрасно знаю. Только не думаю, что за неделю или там, скажем, за три ты сделаешь меня чрезмерно счастливой. Ну а потом… что ж, через год можно будет сделать новую попытку.

– А спорим, что за три недели я сделаю тебя чрезмерно счастливой. Да что там три недели, я уложусь в десять суток, если не меньше.

– Жопа ты с ручкой! – рассмеялась Алкиона, развернула свою зверюгу, и они летели по плавной дуге, и он был молод и радостен и безгранично влюблен. Его любимая была рядом, и она тоже его любила. В их распоряжении был весь мир, и мир этот искрился бессчетными возможностями.

Ну да, долго это не продлится. А кому какая, на хрен, разница?

Вернуться в Вавилон было для Вилла все равно что взяться перечитывать любимую книгу, которую он помнил едва ли не дословно. Конечно же, Вавилон содержал в себе тысячу тысяч рассказов – уже само его название означало на древнем языке «книга», хотя некоторые ученые толковали его чуть иначе: «библиотека», – и эти рассказы постоянно изменялись, заканчивались, начинались вновь. Но если посидеть на Обсидиановом Престоле, получить власть и силу царя-дракона, дающие возможность воспринять и понять весь город как целое, нельзя не увидеть, что все это один рассказ, славный и горестный, и он повторяется вновь и вновь, как времена года.

Прошло уже лет двадцать, как Вилл последний раз был в Вавилоне. Каждый здешний кирпич, каждый запах заставляли его сердце сжиматься. Последний раз он ходил по этим улицам совсем еще юным. Сейчас-то юным его не назовешь. Но годы ушли не просто так, они оставили ему богатство в виде хитрости и сноровки. Нат был бы вправе гордиться своим сыном. Увидев Вилла сейчас, никто бы не смог догадаться, что он кого-то ждет, и ждет напряженно, с замирающим сердцем. Случись кому-нибудь посмотреть в его сторону (но они не смотрели в его сторону, когда ему самому этого не хотелось), этот «кто-то» принял бы его за праздного фланера, ненадолго остановившегося перед тем, как проследовать дальше по своим пустяшным делам. А шрам на лице он неизбежно истолковал бы как след некой юношеской спортивной забавы.

А ведь он стоял здесь уже много часов. И был готов стоять хоть всю вечность.

И вдруг его сердце подпрыгнуло.

Дверь, за которой он тайком наблюдал, открылась, и оттуда вышла девушка. Худощавая, в панковской кожаной куртке и с остроконечными ушами, явно говорившими, что в ее жилах течет благородная кровь. Была в ней и смертная кровь, но чтобы это заметить, нужен был такой, как у Вилла, опыт. Ее губы были окрашены черной помадой, ее голова наполовину выбрита. Лицо у нее было какое-то оголодавшее.

Губы Вилла изогнулись в улыбке, которую не смог бы уловить ни один фотограф. Это была она! Чтобы найти эту девушку по немногим ключам, предоставленным ее матерью, ему потребовались годы. А теперь он с первого взгляда понял, что это – именно она, и навсегда прикипел к ней сердцем. Он подождал, пока девушка с ним не поравнялась, а затем протянул руку с пачкой «Мальборо».

– Слышь, принцесса, – спросил он с дружелюбной фамильярностью, – огоньку не найдется?

Глам – оживший мертвец, персонаж исландской «Саги о Греттире».

«Волшебная гора» ( нем. ).

«Чарующий» ( фр. ).

«Дерьмо времени» ( фр. ).

Ничто, пустяк, ерунда ( исп. ).

Пустяк, ерунда ( исп. ).

Сглаз ( ит. ).

Здесь и далее трансовый бред персонажа представляет собой отрывки из прямого репортажа американского астронавта Нила Армстронга с поверхности Луны.

«Транс Эм» («Trans Am», сокращение от «Trans American») – модификация автомобиля «Pontiac Firebird» 1969 года.

Вечный свет ( лат. ).

Пак – проказливый эльф из английского фольклора, один из персонажей комедии У. Шекспира «Сон в летнюю ночь». Позднее эльф Пак появляется в детской исторической книге Р. Киплинга «Пак с Паковой горки».

Отец Лжи – Сатана, лукавый (Ин 8: 44).

Ноябрь ( гэл. ).

Закон подлунного мира ( лат. ).

Электрум – природное низкопробное золото либо сплав золота с большим количеством серебра.

Согласно верованиям многих народов Полинезии, мана – это некая важная, очень общего плана сверхъестественная сущность, способная концентрироваться в людях и предметах. В частности, количество маны определяет силу и влияние человека.

Любовные песни ( фр. ).

«Колдуньей Мэб сон этот наведен. / Она ведь повитуха сновидений / У эльфов. И катают еженощно / Ее по переносицам людским / Лошадки-крохотки…» ( Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт I, сцена 4. Перевод О. Сороки).