Теннесси Уильямс - Исповедальня

Виолетта.Как?

Леона.Да, как или почему или когда ?

Виолетта.Ну, как же, я… (Она определенно не уверенна во всех трех позициях)

Леона.Не торопись: и подумай . Как, почему, когда?

Виолетта.Нет, ну я была в Л.А. и…

Леона.Ты уверена, что была в Л.А? Ты уверена хотя бы в этом? Или все неясно для тебя, все в тумане?

Виолетта.Да, я была…

Леона.Я сказала: не торопись, не гони. Ты смогла бы выбраться из тумана?

Монк.Леона, успокойся, мы все знаем, что у Виолетты есть кое-какие проблемы.

Леона.Ее проблемы — это проблемы с психикой и я хочу, чтобы она их увидела сейчас, когда мы говорим с ней в последний раз, да Виолетта? Ты можешь выйти из тумана и сказать нам как, когда и почему ты оказалась без вещей здесь в этой комнате над павильоном для игр, ты можешь просто…

Монк.( вмешиваясь) Она уже вышла оттуда, из этой комнаты над игровым павильоном, она уже здесь со своим чемоданом.

Леона.Да, она цветок на воде, с корнями в воде, плывущая туда, куда несет ее вода.

Виолетта хнычет.

Леона.И плачет она слишком легко, просто вода выливается обратно. Я поставлю для нее одну мелодию, чтоб ей лучше плакалось, до того как вернусь в свой дом на колесах и поеду по Старо-испанскому шоссе.

Она поднимается из-за стола.

Монк.Не сегодня ночью, Леона. Ты должна выспаться после своего ликера, до того, как поедешь по шоссе в этом тумане.

Леона.Это ты так думаешь, но не я, Монк. Мое время здесь вышло.

Она идет к музыкальному ящику и ставит скрипичную мелодию.

Как, когда и почему и только слезы в ответ. Не может сказать как, не может сказать когда, не может сказать почему. И я не думаю, что она уверена в том, где она была до того, как оказалась здесь, как не уверена в том, куда отправится после. У нее нет смелости ни помнить, ни предполагать. Ее рассудок плывет в тумане, а ее тело плывет по воде. И ее грязные пальцы тянутся, чтобы ухватиться хоть за что-то, с чем, как она надеется, можно соединиться. (Oна направляется к столику, останавливается; бар затемняется и свет фокусируется на ней) О, Боже, она опять за свое, ее рука опять под столом.

Леона горько смеется.

Ладно, мне кажется, ей просто не справиться с этим. Это грустно, конечно. Это так глупо рыскать под столом в поисках смысла жизни. Это всегда видна, когда она хочет заняться этим. Взгляд ее больших, влажных глаз становиться таким бессмысленным, а рот немножко приоткрыт. Затем она начинает. Она придвигает свой стул поближе к стулу мужчины, потом роняет что-нибудь на пол, наклоняется, чтобы поднять, одна ее рука вновь поднимается, а другая остается внизу. Мужчина усаживается глубже на своем стуле, отпивает пару глотков из своей рюмки с таким же отсутствующим взглядом, как у нее. Вам уже ясно, что она приступила к обряду поклонения своему Всемогущему Богу в его собственном храме. Это ее слабость, а, как говорится, слабости надо прощать. Какого черта мне до того, что она делала это с тем идиотом, которого я впустила в свой трейлер на несколько месяцев? Если честно, я знаю, что у меня несколько недель одиночества впереди, до того, как я найду себе другого компаньона там, куда я собираюсь. Я чувствую, что этот мальчик из Йовы, с глазами, как у моего покойного брата, захотел бы поехать со мной, если бы я его так не напугала. О чем я думаю, так это вернуться к какому-нибудь грязному причалу, где я останавливалась прежде, в Саусалито или Сан-Франциско. Всегда можно найти кого-нибудь в гей-барах, кому нужна была бы старшая сестра, перед кем можно подурачиться, посмеяться или поплакать, и я надеюсь, что я найду кого-нибудь скоро — я боюсь быть одной в моей доме на колесах, который создан для двоих…

Она возвращается к столику в то время, как бар освещается.

Доктор.Выпей с нами, Леона.

Леона.Спасибо, нет. Я уже приняла свое и мне надо держать себя в руках, чтобы справиться с туманом. Хорошо, я пропущу еще один стаканчик, прежде чем пойду в свой дом на колесах и направлю его по Старо-испанскому шоссе. Туман не пугает меня, пока он не у меня в голове, а моя голова абсолютно светлая сейчас. — МОНК, ЭЙ МОНК! Дай мне мой счет за сегодня.

Монк.Забудь об этом, не думай об этом, иди домой и поспи, Леона.

Они с Леоной, как будто в трансе.

Леона.Я не собираюсь спать, и я никогда не оставляю долгов за собой. Вот двадцать долларов, должно хватить.

Она кладет деньги на стол.

Монк.Хм, конечно, увидимся…

Леона.Скажи Биллу, что он найдет свои пожитки в конторе постоялого двора, и когда он продаст себя очередной дойной корове, то пусть постарается и окажет ей уважение, хотя бы при людях. Ладно…

Она слегка машет рукой. Монк и Виолетта сидят с закрытыми глазами. Док смотрит в стол.

Мне кажется, я ушла.

Виолетта. (сонно) До свидания, Леона.

Монк.До свидания…

Доктор.До свидания, Леона.

Леона выходит из бара. Доктор машинально встает из-за столика.

До свидания, Монк.

Монк.До свидания, Док. Увидимся.

Виолетта.До свидания.

Монк.Береги себя.

Доктор уходит.

Виолетта.Монк? Пойдем наверх. Да, Монк?

Монк.Мм? О. Наверх. Да, иди наверх и чувствуй себя, как дома. Прими душ, пока я закрою бар.

Виолетта подходит к лестнице и поднимается на несколько ступеней.

Виолетта.Монк! Я боюсь этих ступеней, они такие скользкие, как будто из кожи. Я лучше сниму свои туфли. Возьми их.

Она поднимает одну ногу, чтобы разуться, потом другую. Монк берет ее туфли. Она поднимается, кричит ему.

Возьми немного пива с собой, мой сладкий.

Монк.Хорошо, я принесу тебе пива. Не забудь принять душ.

Один в баре, Монк открывает дверь, слышен шум океана, затем он подходит к «исповедальне», взяв с собой стул.

Я всегда открываю дверь на несколько минут чтобы проветрить помещение и послушать океан. Ночью он звучит совсем по другому, чем днем, когда на берегу люди. У него есть особые звуки, звуки которые он издает лишь для себя. Для себя и для меня. Я останусь здесь до тех пор, пока не услышу шум воды в душе. Я его не слышу. Она, верно, думает, что может раствориться в воде. Мне бы не стоило позволять ей оставаться здесь. Доктор сказал, что она наградила Стива триппером. Пожалуй, я не стану к ней клеится, не притронусь, возможно даже не буду подниматься наверх. До тех пор, пока она не заснет.

Он роняет одну туфлю на пол, а другую медленно вертит в руке.

Грязная, старая туфля, которую все еще носят, дурно пахнущая, из-за того, что ее слишком долго носили, но все еще стоящая у кровати, для того, чтобы ее надели завтра, ходить в ней тут и там- бесцельно, бессмысленно, до тех пор, пока, в конце концов, душа ее не вылетит вон. Она может быть перепродана или даже подбита картоном и опять надета для прогулок, до тех пор, пока уже ничего нельзя будет ни починить — ни исправить, ничего…