Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь

Он схватил меня за плечо и потащил к машине. Устроив меня на сиденье, он велел шоферу сдать назад и развернуться, после чего велел ему выйти из машины, решив, что поведет сам. Он сел за руль, помахал на прощание хозяевам и гостям и медленно тронулся. Я сидела, глядя в окошко, и натянуто улыбалась.

— Каталина, у тебя же всё на лице написано, прямо хочется тебя ударить.

— Зато ты умеешь скрывать чувства, правда?

— С какой стати, дорогая? Просто ты — женщина, а я — твой муж. А женщины, которые ведут себя, как мартовские кошки, и содрогаются от вожделения при виде смазливого мужика, называются шлюхами.

Когда мы вернулись домой, он с показной любезностью помог мне выйти из машины, проводил до дверей, дождался, пока лакей загонит машину в гараж и удалится восвояси, после чего, дав мне шлепка, втолкнул в дом.

Я бегом бросилась вверх по лестнице, в несколько прыжков взлетела на второй этаж и, даже не остановившись, как обычно, у дверей детской, побежала прямиком в свою комнату и рухнула на кровать. Устроившись под одеялом, я стала думать о Фернандо, трогая себе в заветном местечке, как учила цыганка. Потом я уснула. Три дня я спала, как убитая, просыпаясь лишь для того, чтобы съесть листик салата, ломтик сыра или пару вареных яиц.

— Что с вами, сеньора? — спросила Лусина.

— У меня болезнь, которая называется «генерал», и от нее ничто не поможет. Но если я посплю хотя бы недельку, возможно, мне станет легче.

Через неделю мне и правда полегчало, и я вышла из своей комнаты. И о чем же первым делом сообщил мне Андрес, когда я спустилась к завтраку?

Он сказал, что во вторник к нам на ужин придет личный секретарь президента. И кто же оказался этим секретарем? Фернандо. Да-да, тот самый Фернандо Арисменди, в отглаженном костюме и с обаятельной улыбкой на лице.

Со страху я даже съела кусок хлеба с маслом и мармеладом и выпила большую чашку чая с сахаром и сливками. Что касается Андреса, то он был в восторге от предстоящего визита Арисменди, поскольку вскоре наш город должен был посетить сам президент республики, и Андрес собирался устроить ему грандиозную встречу — со школьниками, размахивающими флажками на бульваре Реформ, транспарантами на зданиях и чиновниками, встречающими его аплодисментами и бросающими из окон конфетти. Моей задачей было найти девочку, которая прямо на улице преподнесла бы ему букет цветов, а также старушку, которая вручила бы ему письмо и попросила о чем-то не слишком обременительном, чтобы фотографы и репортеры смогли запечатлеть, как президент исполнит ее мечту.

Эспиноса и Аларкон предоставили свои кинотеатры, на их стенах повесили огромные транспаранты, прославляющие Агирре. Пуэбла собиралась оказать президенту столь красочный и горячий прием, какого никто еще не встречал. Все то, что позднее вошло в привычку и в конце концов стало казаться глупой и пошлой причудой последующих мэров, изначально придумали мы для встречи генерала Агирре.

Мне нужно было как-то отвлечься от охватившей меня лихорадки, и я погрузилась в работу, как будто мне за это платили. Я нашла не одну, а целых трех девочек с букетами, чтобы встречали высокого гостя на каждом перекрестке, а потом еще придумала, что пятьдесят девушек, одетые в национальные костюмы Пуэблы, въедут верхом на рыночную площадь.

Затем я отправилась в приют, чтобы выбрать старушку, и нашла подходящую. Она казалась словно сошедшей с почтовой открытки — с пучком белоснежных волос, доброй невинной улыбкой и трогательной историей, на которую мы, конечно, сделали ставку. Она была вдовой старого и бедного солдата, злодейски убитого за то, что отказался участвовать в убийстве Акилеса Сардана. Она гордилась собой и мужем и решилась попросить у президента швейную машинку — в обмен на все жертвы, принесенные ее семьей на благо родины.

Я привлекла к работе всех учителей начальных классов. Предложила одеть школьников в плащи из разноцветной бумаги, какие носят болельщики в Соединенных Штатах. Я знала, что президент любит песню «Лодка из Гуаймаса», и в итоге бедные дети просто валились с ног после бесконечных репетиций, на которых они танцевали под эту песню, размахивая плащами. Я скупила все цветы у торговцев на рынке, чтобы украсить ими бульвар Реформ, по которой будет проезжать президент, так что улица стала похожей на огромную церковь. Посреди рыночной площади предполагалось выложить огромный ковер, также из цветов, с изображением индейца, протягивающего руку президенту.

Когда же сеньор президент проедет по улице, все жители города, собравшиеся на бульваре Реформ, вместе с букетами и транспарантами проследуют на рыночную площадь, куда направится и сам президент в кабриолете Андреса. После того, как президент скажет приветственную речь с балкона, народ пропоет государственный гимн и песню «О, прекрасная Пуэбла». Я отдала распоряжение собрать музыкантов со всего штата. В итоге мы получили целый оркестр из трехсот человек, каждому выдали отрез хлопчатобумажной материи производства фабрики Санта-Аны, чтобы они сшили себе костюмы.

Когда прибыл личный секретарь президента, чтобы уточнить все детали, наши грандиозные планы его поразили.

Я решила накрыть стол в саду. Меню предполагалось такое же, какое будет предложено президенту две недели спустя. Но сейчас мы сидели за столом только втроем: Андрес, Фернандо и я.

Мы расселись, как того требовал протокол: Андрес — справа от Фернандо, а я — справа от Андреса, за круглым столом.

Когда подали консоме, Фернандо начал рассыпаться в комплиментах: расхваливать мои таланты, мой ум, доброту, утонченность и деликатность, мою верность стране и интерес к политике, а главное, мою добродетель, какой не могла бы похвастаться ни одна монахиня ни в одном из монастырей Пуэблы.

— А кроме того, позвольте заметить, генерал, ваша супруга очаровательно смеется, — добавил Фернандо. — Я никогда не слышал такого чудесного смеха.

— Я рад, что он вам нравится, адвокат, — ответил Андрес. — Мой дом — ваш дом, и мы сделаем все, чтобы вы остались довольны.

— Разумеется, — поддержала я, тайком кладя руку на колено гостя.

Он даже не шевельнулся.

Андрес между тем заговорил о бунте в Халиско, выразил сожаление по поводу гибели сержанта и одного из солдат и похвалил губернатора, отдавшего приказ открыть стрельбу по восставшим крестьянам.

— Есть вещи, которых нельзя позволять, — ответил Фернандо.

И тут я, до сих пор молчавшая, решила высказать свое мнение:

— Неужели не нашлось другого способа остановить беспорядки, кроме убийства тех двенадцати индейцев? Двенадцать убитых — против тех двоих; шестеро за одного. И потом, мы ведь не знаем, почему индейцы взбунтовались.