Юджин О'Нил - Перед завтраком

Before Breakfast by Eugene O'Neill (1916)

перевод с английского В. Денисова

Декорация. Маленькая комната, служащая одновременно кухней и столовой в квартирке на Кристофер-стрит в Нью-Йорке. В глубине комнаты, справа, дверь, ведущая в коридор, слева от двери раковина и газовая плита с двумя конфорками. Над плитой, вдоль левой стены, деревянный буфет и т. д. Налево два окна, выходящие на черный ход, на окнах, забытые, засыхают растения в горшках. Перед окнами покрытый клеенкой стол. Около стола два стула с плетёными сидениями; еще один стул стоит у стены справа от двери в глубине комнаты. У правой стены, сзади, дверь, ведущая в спальню. Здесь и там вешалки, на которых висят различные предметы мужского и женского туалета. Веревка для белья протянута из левого угла в глубине комнаты вперед, к правой стене.

Около половины девятого утра. Прекрасный солнечный день. Ранняя осень. Из спальни, зевая, выходит миссис Роуленд. Ее руки все еще производят заключительные движения утреннего туалета — небрежно втыкают заколки в волосы, которые тускло-коричневыми пучками торчат на макушке ее круглой головы. Она среднего роста и склонна к непомерной полноте, которую подчеркивает ее бесформенное голубое платье — убогое и поношенное. Ее лицо не слишком запоминается — мелкие правильные черты и голубые ничем не примечательные глаза. На лице, вокруг глаз, носа и бледных, злых губ, страдальческое выражение. Ей немногим больше двадцати, но выглядит она гораздо старше. Она идет на середину комнаты и, вытягивая руки во всю длину, зевает. Ее сонные глаза осматривают комнату утомленным взглядом человека, которому долгий сон не принес покоя. Затем устало бредет направо к вешалке и снимает с крючка передник. Пытается его надеть, и, когда крючок отказывается повиноваться ее неловким пальцам, чертыхается, давая выход своему раздражению. В конце концов она его застегивает, медленно идет к плите, зажигает одну конфорку, наливает из крана в кофейник воды и ставит его на огонь. Затем тяжело опускается на стоящий у стола стул и кладет руку на лоб — словно у нее болит голова. Вдруг ее лицо светлеет — она что-то вспомнила; бросает быстрые взгляды на буфет, потом пристально смотрит на дверь спальни и секунду-другую напряженно вслушивается.

Миссис Роуленд (тихо) . Альфред! Альфред!

Из соседней комнаты никто не отвечает, и она чуть громче, с подозрением в голосе, продолжает.

Не притворяйся, что спишь.

Ответа снова нет, и тогда, набравшись уверенности, она встает со стула и тихо, на цыпочках, подходит к буфету, медленно открывает дверь и осторожно достает из потайного места за посудой бутылку джина «Гордонз» и стакан. Задевает верхнюю тарелку — посуда звенит, и она виновато и в то же время с мрачным вызовом озирается на дверь. Ее голос дрожит.

Альфред!

Пауза. Она прислушивается, затем берёт стакан, наливает солидную порцию и глотает, потом быстро ставит бутылку и стакан на прежнее место. Закрывает дверь так же осторожно, как и открывала и, издав глубокий вздох облегчения, снова опускается на стул. Порция спиртного, которую она приняла, сразу же оказывает свое действие. Она оживляется, становится более энергичной и взирает теперь на дверь спальни с улыбкой, в которой сквозит желание отомстить. Ее взгляд быстро устремляется вдоль комнаты и останавливается на мужском пиджаке и жилете — они висят на вешалке справа. Она бесшумно идет к открытой двери и, невидимая, несколько секунд стоит там и слушает. А затем шепотом зовет.

Альфред!

Ответа снова нет. Быстрым движением она срывает с вешалки пиджак и жилет и бросает их на свой стул. Затем садится и вынимает из карманов различные предметы, правда, сразу же быстро сует их обратно, наконец во внутреннем кармане жилета она обнаруживает письмо. Рассматривая почерк, медленно, сама с собой.

Гмм! Понятно от кого!

Вскрывает письмо и читает. Вначале на ее лице появляется выражение ненависти и гнева, но, когда она дочитывает до конца, оно переходит в торжествующую злобу. На секунду с письмом в руках она задумывается, смотря перед собой, на губах — мучительная улыбка. Затем кладет письмо обратно в карман жилета и все ещё бесшумно, чтобы не разбудить спящего, вешает одежду на ту же самую вешалку затем идет к двери спальни и, заглядывая туда, говорит громко и пронзительно.

Альфред! (Еще громче) . Альфред!

Из соседней комнаты доносится тяжелый приглушенный вздох.

Не думаешь, что пора вставать? Или ты собираешься весь день валяться? (Поворачивается и подходит к своему стулу) . А то я не знаю, ты такой лентяй, что можешь проваляться всю жизнь. (Садится и с раздражением смотрит в окно) . Бог знает, который сейчас час. Мы даже этого не знаем, потому что ты, как дурак, заложил свои часы. Последнюю нашу ценность — и ты это знал! С тобой всегда только одно — ломбард, ломбард и ломбард! Пальцем о палец не ударил, чтоб найти работу, не сделал ничего, чтобы жить как человек! (В ярости топает ногой, покусывая губы. После небольшой паузы) . Альфред! Вставай, ты меня слышишь? Должна я убрать постель, прежде чем уйду? Мне что, приятно каждый день по твоей милости убирать этот хлев? (Уверенно, с чувством удовлетворенной мести) . Нет, долго так продолжаться не будет — ты найдешь способ заработать деньги. Бог видит, я делаю, что могу, и даже более: каждый день зарабатываю шитьём, пока ты в баре валяешь дурака с какими-то паршивыми художниками из Скуэр. (Короткая пауза, во время которой она лихорадочно переставляет на столе чашку и блюдце) . Но интересно, где ты их возьмёшь? А платить за квартиру ведь на этой неделе и ты знаешь, что скажет хозяин. Да он нас и минуты лишней не потерпит! Ты сказал, тебе ее не найти, но это же вранье, ты же знаешь. Ведь ты никогда ее даже не искал. Целый день только и сидишь — сочиняешь свои идиотские стишки и рассказы. И никто их никогда не купит — и не удивительно. Я-то что-то могу и вот делаю, и только поэтому мы не умерли до сих пор с голоду. (Встает и идет к плите, смотрит в кофейник — вскипела ли вода; потом возвращается и снова садится) . Но сегодня тебе придется их где-то достать — я больше не могу и не буду. Приди в себя. Попроси, займи или укради — где хочешь. (С презрительное усмешкой) . Но где, я хотела бы знать? Ты ведь слишком горд, чтобы попрошайничать, назанимал уже и так достаточно, а чтобы украсть — да у тебя же не хватит мужества! (После паузы — сердито поднимается) . Так ты ещё не встал? Боже мой! Снова лег и притворяешься, что спишь? (Идет к двери спальни и туда заглядывает) . О, встал. Что ж, наконец-то. Не надо на меня так смотреть — больше дурой я уже не буду. Слишком хорошо теперь тебя знаю — лучше, чем ты думаешь, — тебя и твои штучки. (Отворачивается от двери, многозначительно) . Я знаю кучу всего, милый. Не важно что именно, но сегодня кое-что я тебе скажу, и прежде чем уйду, не волнуйся. (Идет на середину комнаты и становится там, хмуря брови) . Гмм! И все же, по-моему, надо сначала приготовить завтрак — хотя у нас почти ничего и нет. (Вопросительно) . Правда, может, у тебя есть деньги?