Кшиштоф Кесьлевский - Декалог

Михал, став на колени, стаскивает один сапог, потом другой. Анка сгибает и распрямляет пальцы ног. Михал невольно касается кончиков пальцев; Анкины ноги — соответственно ситуации — лежат у него на коленях.

Михал. Мокрые… Простудишься.

Анка. Не будем говорить о простуде.

Михал. Снимай.

Анка расстегивает и снимает чулки. Михал возвращается с шерстяными гуральскими носками. Снова опускается на колени и натягивает носки Анке на ноги.

Михал. Так лучше?

Анка. Теплее. Ощущение вины… Измены… В постели я всегда изменяла тебе.

Михал опускает глаза. Ему трудно говорить так же откровенно, возможно, дело тут в разнице поколений.

Михал. Я этого не чувствовал.

Анка. Врешь.

Михал. Да. Я сам… мне казалось, я отдаляюсь… когда с кем-нибудь был. От тебя отдаляюсь.

Анка. А меня бесило, что ты даешь мне полную свободу, что тебе наплевать… Потому и сказала, что выйду за Ярека. Мне всегда хотелось… чтобы ты крикнул: хватит, довольно.

Михал. Я не мог. Не чувствовал себя вправе. Но не только поэтому. Я боялся тебе запрещать… Это была бы ревность. И не ревность отца к дочери… А такого я не хотел.

Анка. Но так было.

Михал. Да. Нет. Не знаю толком, что это было… Да и сейчас…

Анка. Когда ты застукал нас с Мартином в постели… Ты из-за этого уехал?

Михал. Да. Но какому отцу нравится, когда дочь начинает спать с мужиками? Это была нормальная реакция.

Анка. Я не была твоей дочерью.

Михал. Была. Столько лет… я часто думал, что мама могла ошибиться. Говорят, женщины знают наверняка… но ведь могла же.

Анка улыбается: уж она-то знает.

Анка. Нет, не могла. Женщины действительно не ошибаются.

Михал. Откуда ты знаешь?

Анка. Знаю.

Михал встал. В рюмке Адама осталось немного водки. Михал берет рюмку, подходит к окну. Теперь он стоит к Анке спиной.

Михал. С тобой было такое?

Анка. Да. Один раз.

Михал выпивает то, что не допил Адам.

Михал. Когда?

Анка. В прошлом году.

У Михала, как тогда, когда он ударил Анку на остановке, темнеют глаза. Он отрывается от окна начинает ходить взад-вперед по комнате.

Михал. Послушай… поэтому я и уезжал… не ночевал дома… Хотел, чтобы случилось такое, чего уже не исправить. Сначала думал, это будет, когда ты в первый раз с кем-нибудь переспишь… но нет, не вышло. Потом стал мечтать, чтобы ты родила.

Останавливается над Анкой.

Михал. Понимаешь? Чтобы у тебя родился ребенок!

Анка. Потому я от него и избавилась. Чтобы ты не сказал со своей всепрощающей улыбкой: все нормально! Поэтому! Поэтому скрыла, что решила сделать аборт. Чтобы ты не сказал: нормально, выскребись, доченька, какие проблемы!

Михал. Я бы так не сказал.

Анка. Не знаю.

Михал. Знаешь!

Анка. Зачем тебе понадобился мой ребенок? Прелестное дитя? Чтобы было о ком заботиться? Пеленать, не спать ночами… Захотелось снова стать хорошим? Ты предпочитал, чтобы все развивалось без твоего участия! Как с письмом: «Вскрыть после моей смерти»! Чтобы ничем не запятнать свое благородство и порядочность!

Михал бросает на Анку взгляд глубоко оскорбленного человека, которого все равно не поймут.

Анка. Тебя не волновало, что скажут люди. Тебе важно, что ты думаешь о себе сам.

Михал идет к холодильнику и наливает в блюдечко немножко молока. Ставит блюдце под шкафчик. С облегчением — поскольку Анки там уже нет — пересекает большую комнату и останавливается около тумбочки в дверях своей комнаты. Видит Анку, которая рассматривает фотографии (молодой Михал и маленькая Анка улыбаются в объектив) . В руке у Анки все конверты: белый и желтый, поддельное письмо, настоящее…

Михал. Ты… забыла налить ежу молока.

Анка. Я кладу обратно. Видишь?

И действительно: кладет письма в ящик.

Михал. Это твое письмо.

Анка. Не хочу…

Михал пожимает плечами.

Анка. Не хочу!

Бросается к Михалу, обнимает его, прижимается головой к груди.

Анка. Не хочу, не хочу…

Михал тоже ее обнимает: ничего другого ему не остается.

Анка. Когда я была маленькая и плакала… ты гладил меня по спине. Иногда я плакала нарочно, чтобы ты залез рукой под пижаму и погладил… Мне это очень нравилось…

Михал (опять же невольно) гладит дрожащую Анку по спине; при этих словах его рука замирает.

Анка. Ты не хотел, чтобы я вырастала, правда?.. Мечтал, чтобы ничего не менялось… чтобы я оставалась маленькой девочкой… Не позволял купаться в лифчике, даже когда у меня уже начала расти грудь. Перед первой менструацией взял с собой в горы… Думал, спрячешь меня… Но ничего не вышло, я выросла. Ты не захотел жениться… даже на Марте… Я этого боялась… и напрасно, ты все равно не женился. Ждал меня, правда?

Анка отстраняется от Михала, хотя продолжает обнимать его за плечи.

Анка. Ждал…

Михал. Я так не думал… Не знаю.

Анка. А я знаю. Так было.

Михал. Не знаю.

Анка. Я знаю. Я — не твоя дочь… И уже взрослая.

Михал не отвечает. У него измученное грустное лицо.

Анка. Хочешь до меня дотронуться?

Берет руку Михала и кладет себе на шею.

Анка. Хочешь?

Медленно передвигает поначалу безвольную руку Михала вниз, вдоль пуговичек на блузке, потом направляет ее к груди. Михал удерживает руку, Анка тянет все сильнее, но и сопротивление Михала усиливается. Наконец он вырывает руку.

Михал. Ложись спать.

Отстраняется, пропуская Анку. Она медленно проходит мимо него. Подходит к телевизору, оборачивается.

Анка. Ты хотел посмотреть слалом.

Михал. Не хочу.

Анка включает телевизор. С огромной горы летит вниз спортсмен. Слышен скрип лыж на поворотах. Звук очень громкий. Анка выходит.

Михал. Анка! Выключи!

Говорит обычным, спокойным тоном. Анка выключает телевизор.

Тишина.

Анка. Хорошо. Еще только один вопрос…

Михал. Один.

Анка. Почему ты хотел, чтобы я прочитала письмо?

Михал. Потому, что хотел невозможного. Иди спать.

Утро. Михал, одетый, как накануне (возле кровати со вчерашнего вечера горит ночник) , стараясь не шуметь, поднимает трубку. Ищет номер в записной книжке, набирает массу цифр, говорит, не повышая голоса.

Михал. 46-41-77. 3елена Гура? Анджей? Я тебя не узнал… Да, давненько… Нет, ничего. У меня к тебе… скажем, дело… Нет времени позвонить просто так… Жизнь такая, ты прав… Вот именно. Не удивляйся: я хочу к вам приехать… Нет, больше… еще больше. Насовсем… Точно, какую-нибудь работу. Хорошо бы снять комнату или квартиру… Я могу преподавать в школе, ну конечно, могу… И в деревне тоже, если будет жилье… Нет, один.