Кшиштоф Кесьлевский - Декалог

Кшиштоф. Почему?

Буквы, как и прежде, растворяются в зеленом. Пальцы Кшиштофа бегают по клавиатуре.

Кшиштоф. Зачем тебе маленький мальчик?

Надпись не исчезает. Кшиштоф добавляет следующую фразу.

Кшиштоф. Послушай. Зачем тебе маленький мальчик? Я хочу понять…

Нажимает кнопку «ответ», буквы исчезают. Продолжает писать.

Кшиштоф. Если ты есть, дай знак.

Надпись не исчезает. Кшиштоф убирает начало фразы. Буквы поочередно стираются, остается только ЗНАК.

Кшиштоф нажимает клавишу х2. Надпись становится вдвое больше. Ударяет по той же клавише еще несколько раз, пока надпись не заполняет весь экран.

ЗНАК

Нажимает кнопку с надписью answer. Компьютер немедленно отвечает.

Компьютер. Признак. Предсказание. След. Символ.

Кшиштоф пишет.

Кшиштоф. Свет.

Компьютер. Солнце. Луч. Огонь. Свеча.

Теперь компьютер отвечает быстро. Кшиштоф пишет.

Кшиштоф. Свеча.

Компьютер. Символ. Церковь. Крест.

Кшиштоф продолжает писать.

Кшиштоф. Смысл. Надежда.

Компьютер снова минуту молчит. Потом появляются буквы — OUT OF MEMORY.

Кшиштоф выключает компьютер. Зеленый свет меркнет, на мониторе остается только маленькая точечка.

Кшиштоф. Out of memory. За пределами памяти…

На краю жилого квартала возводится новый костел. Огромная темная глыба. Силуэт современный, даже экстравагантный. Кшиштоф, прежде чем войти, нерешительно стоит у входа. Отыскивает дорогу в подвальную часть — она уже готова, там проводятся богослужения.

Стены в подземной части костела неоштукатурены, кое-где видны остатки опалубки. Слабые голые лампочки. Временный алтарь. На алтаре святой образ, обрамленный досками, на которых стоят цветы и свечи. Когда Кшиштоф входит, ксендз поднимает голову. Он сидит в исповедальне, и проникающий через решетку свет делит его лицо на светлые и темные квадраты. Кшиштоф не помнит, как надо себя вести в костеле. Идет к алтарю. На полпути приостанавливается, будто хочет преклонить колено, но не делает этого. Неоструганная доска, у которой прихожане, вероятно, принимают причастие, весьма условно отделяет алтарь от остального помещения.

Кшиштоф видит несколько незажженных свечей в ветвистом подсвечнике. Берет одну. Ксендз спокойно за ним наблюдает. Кшиштоф шарит в карманах в поисках спичек. Не находит. Стоит со свечой в руке. Почувствовав чье-то присутствие, оборачивается, подходит к исповедальне, открывает дверцу. Ксендз держит в руке спичечный коробок. Молча протягивает его Кшиштофу, тот возвращается к алтарю, зажигает свечу, наклоняет ее и смотрит, как капли стеарина падают на неоструганную доску, образуя маленькую башенку. Укрепляет свечу, ждет, пока стеарин застынет. Пламя свечи колеблется, чуть было не гаснет — возможно, где-то открылась дверь. Кшиштоф загораживает свечу ладонями, ждет, пока она вновь не разгорится, и — с вытянутыми вперед руками — пятится, готовый — если свечка начнет гаснуть — вернуться. Опускает руки только у самой двери. Свеча горит ясным чистым пламенем.

Уже издалека Кшиштоф слышит женский плач и истошный, заглушающий все прочие звуки вопль, С серередины пруда к берегу направляется лодка. На берегу уже стоят носилки. Кшиштоф проходит мимо Эвы Езерской; она поворачивает к нему лицо с открытым, беззвучно кричащим ртом. Кшиштоф протискивается к воде. Шум и крики стихают. Лодка подплывает к берегу. В ней лежат три мокрых маленьких — как будто еще меньше, чем при жизни, — мальчишечьих тела. Кшиштоф обо что-то спотыкается. Это его велосипед — втоптанный в грязь, с погнутыми колесами. Пожарные перекладывают тела детей на носилки. Кшиштоф смотрит на спокойное лицо сына. У Павла на закрытых глазах очки. Когда пожарники кладут мальчика на носилки, над ним наклоняется Ирена и застегивает наполовину съехавшуюся молнию на куртке. Потом быстро чертит на лбу Павла маленький знак креста. Молодой человек в тулупе, которого Кшиштоф уже дважды видел у костра, проходит рядом; миновав носилки и стоящую возле них на коленях Ирену, он медленно удаляется за пределы освещенного круга.

Кшиштоф снова вбегает в костел. Свеча перед алтарем горит ясным ровным пламенем. Кшиштоф подходит к отделяющей его от алтаря доске, напряженно всматривается в святой образ, потом с размаху, что есть силы, сверху ударяет кулаком по горящей свече. По бетонному подземелью раскатывается гулкое эхо. Дрожит алтарь, дрожат обрамляющие его некрашеные деревянные доски. Свечи над алтарем падают, капли стеарина скатываются по лицу на иконе. Ксендз выходит из исповедальни, опускается на колени на бетонный пол, молитвенно складывает руки. Кшиштоф подходит к бетонному — как и всё здесь — сосуду со святой водой. Опускает в сосуд руку. Натыкается на ледяную корку, которой покрылась вода. Достает кусочек освященного льда, прикладывает к лицу. Между пальцами струйка — воды? слез? Последние капли стеарина с погасшей свечи застывают на иконе. Ксендз глубоко погружен в молитву.

Кшиштоф невнятно бормочет какие-то слова; лишь через минуту мы начинаем понимать, что он говорит:

…кем…

…с кем…

…кем гово…

…с кем гово…

…с кем говорить?

…с кем говорить?

…с кем?

Кругом бело. На машинах снежные шапки. Дворник размашистыми движениями сметает с дорожек снег. Издалека приближаются двое мужчин. Один тащит санки, другой придерживает стоящий на санках холодильник. Дворник на минуту прекращает работу, чтобы поглядеть на них, затем снова берется за метлу и при очередном взмахе обнаруживает под толстым слоем снега замерзшего зайца. Видно, выпал у кого-то с балкона. Дворник задирает голову; взгляд его останавливается на лоджии, которая несколько отличается от других. Застекленная маленькими светло-желтыми квадратиками, она служит и оранжереей.

«Оранжерея» изнутри: множество кактусов и маленький электрокамин, обогревающий всю эту буйную, ярко-зеленую растительность. Небольшая квартира. Много портретов (1920—30-е годы) ; на столе в деревянном бокале дюжина трубок с обгрызанными мундштуками; в уголках некоторых картин маленькие цветные фотографии: молодые мужчина и женщина с двумя смеющимися детьми смотрят прямо в объектив. На старомодной этажерке — клетка с канарейкой, как и полагается, накрытая салфеткой. Рука ординатора сдергивает салфетку, и канарейка немедленно принимается за дело — ее пение будет слышно на протяжении всей сцены. Ординатор в шарфе и старом свитере поверх пижамы, в носках и шлепанцах методично зажигает все газовые горелки и ставит на них большие кастрюли с водой.