Альбер Камю - Недоразумение

Входит порывисто Марта.

Марта.О чем вы опять размечтались? Вы забыли, что нам еще надо многое сделать?

Мать.Я думала об этом человеке. А вернее сказать, о себе.

Марта.Лучше бы подумали о завтрашнем дне. Будьте благоразумны.

Мать.Узнаю словечко твоего отца, Марта. Но мне хотелось бы верить, что сегодня в последний раз нам нужно заботиться о благоразумии. Как странно! Твой отец говорил мне про благоразумие, чтобы развеять свой страх перед жандармом, а ты употребляешь его словечко, чтобы развеять желание быть честной, которое вдруг неожиданно нашло на меня.

Марта.То, что вы называете желанием быть честной, не что иное, как просто желание спать. Отложите усталость на завтра, а там расслабляйтесь себе на здоровье.

Мать.Я знаю, что ты права. Но все же признайся, что этот путешественник не похож на других.

Марта.Да, он слишком рассеян, слишком подчеркивает свое простодушие. Во что превратится мир, если приговоренные к смерти начнут поверять палачам свои сердечные горести? В этом есть что-то порочное. Кроме того, меня раздражает его болтливость. Я хочу положить этому конец.

Мать.Вот тут-то как раз и есть что-то порочное. Раньше мы не вкладывали в нашу работу ни гнева, ни сострадания; мы действовали с полным равнодушием. Сегодня я устала, а ты раздражена. И если обстоятельства складываются неблагоприятно, нужно ли так упорствовать и лезть на рожон ради того, чтобы добыть еще немного денег?

Марта.Нет, не ради денег, а ради того, чтобы навсегда забыть эту страну, и ради дома у моря. Если вы просто устали от своей жизни, то лично мне до смерти надоел этот угрюмый горизонт, я чувствую, что не смогу здесь прожить и месяцем дольше. Мы обе сыты по горло этой гостиницей. Но вам, женщине старой, хотелось бы только закрыть глаза и обо всем забыть. А у меня в сердце еще живы желания моих двадцати лет, я хочу сделать так, чтобы можно было навсегда отсюда уйти, даже если для этого надо еще глубже погрязнуть в той самой жизни, которую мы хотим забыть и отринуть. И вы должны мне в этом помочь, ибо вы моя мать, вы произвели меня на свет в стране серых туч, а не на залитой солнцем земле!

Мать.Не знаю, Марта, быть может, для меня было бы даже лучше оказаться забытой, как забыл меня твой брат, чем слушать разговоры в таком тоне.

Марта.Вы прекрасно знаете, что я не хотела вас огорчить. (После паузы, с горячностью.) Что я делала бы, если б вас не было рядом, чем бы я стала вдали от вас? Уж я-то, во всяком случае, вас не могла бы забыть, и если под бременем этой жизни я не оказываю вам порой должного уважения, прошу вас, простите меня.

Мать.Ты хорошая дочь, и я вполне могу себе представить, что старую женщину бывает трудно понять. Но, пользуясь случаем, я хочу наконец сказать тебе, что я вот уже час безуспешно пытаюсь тебе сказать: только не в этот вечер…

Марта.Как! Ждать до завтра? Вам отлично известно, что мы никогда так не делали, что нельзя оставлять ему время повидаться с людьми и что нужно действовать незамедлительно, пока он тут, под рукой.

Мать.Не знаю, не знаю. Но только не в этот вечер. Дадим ему эту ночь. Предоставим ему отсрочку. Быть может, благодаря ему мы спасемся.

Марта.Мы как раз все и делаем ради этого, чтобы спастись. Ваши речи просто смешны. Вам можно надеяться лишь на одно: потрудившись как следует в сегодняшний вечер, получить потом право спокойно уснуть.

Мать.Когда я говорила «спастись», я именно это имела в виду: уснуть.

Марта.Тогда, клянусь вам, спасение в наших руках. Мать, нам нужно решиться. Это будет нынешним вечером — или не будет уже никогда.

Занавес

Гостиничный номер. В комнату начинают вползать сумерки. Ян смотрит в окно.

Ян.Мария права, это тяжелый час. (Пауза.) Что она сейчас делает, о чем думает у себя в номере, со стесненным сердцем, с сухими глазами, съежившись в кресле? Там, у нас, вечера — это всегда обещание счастья. А здесь все наоборот… (Оглядывает комнату.) Ну, ну, не надо, моя тревога беспочвенна. Человек должен знать, чего хочет. В этой комнате будет все решено.

Внезапный стук в дверь. Входит Марта.

Марта.Сударь, надеюсь, я не потревожила вас. Я хотела сменить вам полотенца и воду.

Ян.Я полагал, что все уже сделано.

Марта.Нет, наш старый слуга иногда довольно забывчив.

Ян.Не имеет значения. Но я теперь уже боюсь вам сказать, что вы ничуть меня не потревожили.

Марта.Почему?

Ян.Я не уверен, что это будет соответствовать нашему уговору.

Марта.Теперь вы сами видите, что не можете ответить, как все люди.

Ян (улыбаясь). Я непременно привыкну. Дайте мне какое-то время.

Марта (работая). Вы скоро уйдете отсюда. У вас не будет времени уже ни на что. (Он отворачивается и смотрит в окно. Она внимательно глядит на него. Он по-прежнему стоит к ней спиной. Она говорит, продолжая работать.) Я сожалею, сударь, что эта комната не обладает удобствами, на которые вы, должно быть, рассчитывали.

Ян.Она чистая, это самое главное. Впрочем, вы недавно ее переделали, правда?

Марта.Да. Как вы это заметили?

Ян.По некоторым мелочам.

Марта.Во всяком случае, многие постояльцы жаловались на отсутствие водопровода, и, честно говоря, их нельзя за это винить. Мы давно собирались повесить и лампочку над кроватью. Тем, кто читает в постели, не слишком приятно вставать, когда надо выключить свет.

Ян (поворачиваясь к ней). Да, в самом деле, а я и не заметил. Но это не столь уж большая беда.

Марта.Вы очень неприхотливы. Я рада, что недостатки нашей гостиницы, а их здесь довольно много, вас не трогают. Я знаю немало людей, для кого все эти неудобства послужили поводом отсюда сбежать.

Ян.Позвольте мне вам сказать, несмотря на наш уговор, что вы поступаете довольно странно. Мне, право же, кажется, что в амплуа владельцев гостиницы не входит реклама изъянов собственного заведения. Можно подумать, будто вы стараетесь убедить меня отсюда уйти.

Марта.Это не входит в мои намерения. (Приняв решение.) Но моя мать и я, мы в самом деле долго колебались, принимать ли вас.

Ян.Во всяком случае, я мог заметить, что вы не прилагали слишком больших усилий, чтобы меня удержать. Но мне непонятно почему. В моей платежеспособности вы можете не сомневаться, и, как мне кажется, я не произвожу впечатление человека, чья совесть отягощена злодеяниями.