Владимир Болучевский - Двое из ларца

Петр молча смотрел на гостя. Гурский со словарем в руках пересек комнату и сел на диван. Вошла Ирина с небольшим подносом, поставила на стол чашку чаю, сахарницу, вазочку с печеньем.

Вениамин Николаевич положил в чашку одну ложку сахару, размешал, положил чайную ложечку на блюдце, отхлебнул глоток и, держа чашку в руке, повернулся к Ирине.

– Вы уж меня извините, Ирина Аркадьевна, мне бы с вами без посторонних беседу вести надо, но сами видите, как дело обернулось. Мне же, наверное, товарищам вашим объяснить кое-чего придется, а то ведь, глядишь, и не отдадут дискетку-то, а? Они ж при оружии. Я бы и так, конечно, забрал, но не хотелось бы… в этом доме.

– Ну что, – поднялся с дивана Гурский, положив словарь на стол. – Засиделись мы, Ира, однако. Пора и честь знать. Спасибо вам за приют, за хлеб, за соль, как говорится, не станем вам мешать. У товарища к вам отдельный разговор. Так что…

– Ира? – Волков перевел взгляд на Ирину.

– Вениамин Николаич, – Ирина чуть передвинула на столе сахарницу. – Мне бы не хотелось, конечно, но…

– Ладно, хорошо. Как скажете. Папина вы дочка, как я погляжу. По всему видать.

– Вы уж извините…

– Хороший был человек Аркадий Соломоныч, правильный. Я же и вас, простите, вот такой буквально помню еще, с косичками и бантами. Мы же с ним познакомились– то еще… Он вам не рассказывал, конечно, а я теперь уж расскажу, чтобы вы от денег не отказывались и не думали бы Бог знает чего. Мне это нужно, чтобы волю его исполнить. Можете и отказаться, никто не неволит, но я уж сделаю что должен, а там решайте сами.

– Какие деньги? – вскинула глаза Ирина.

– Ну так дискетка-то не просто так в доме у вас лежит. Аркадий Соломоныч же работал. А за работу деньги положено платить. Вот, пожалуйста, – он достал из внутреннего кармана пиджака портмоне и вынул из него сложенный вдвое небольшой листок бумаги. Развернул. – Я без очков не вижу, но тут все написано. Это, в общем, счет в Стокгольме, здесь и банк указан, не помню я названия, и номер счета, и все, что надо, – Арефьев протянул листок Ирине. – На ваше имя. Он так хотел. Туда его процент и переводился. Я сам это дело контролировал.

– Господи…

– И насчет суммы все аккуратно, не сомневайтесь. Не могу сказать, что мы с отцом вашим дружили, приятельствовали скорее. Но уважали друг друга. Если нужда какая возникнет, я знал, что он мне никогда не откажет, а он во мне уверен был. Такое приятельство, оно покрепче иной дружбы бывает.

Вот не помните вы меня, я же вижу, а я у вас в доме бывал. Мне, правда, как бы это сказать, по роду деятельности, что ли, отъезжать часто приходилось, так что я тоже – то крохой совсем вас помню, то постарше уже, а теперь уж… А познакомились мы с ним даже и не скажу точно когда. Очень давно. Я вам расскажу, чтобы вы не пугались и про отца своего чего-нибудь там себе страшного или глупого не напридумывали. Уж лучше я сам правду скажу, хоть и при товарищах ваших, потому что ничего в этом такого нет.

В «Крестах» мы познакомились. Знаете тюрьму такую? Вас тогда и на свете-то не было. Только осужден он не был, оправдали в суде, такое и тогда бывало. Но до суда хлебнул баланды и, извиняюсь, параши понюхал. Там мы и познакомились. Я-то уехал, а его выпустили. Ошибка вышла. Ну, торговля, дело такое, всякое бывает.

А адресочек свой он мне оставил. Там, в камере-то, он человек оказался правильный. Там человека сразу видно, ну я и хоть помладше его годами был, но опекать стал. А то ведь народ там разный, всякое бывает, а меня все-таки уже тогда слушали..Вот и обернулось это наше знакомство случайное, сами видите, на всю жизнь, считай…

– Так почему же вы сразу не пришли? – Ирина поднялась с дивана и взяла сигареты. – Не объяснили, не спросили…

– Ну, пришел бы я к вам. Сразу, с кладбища. И что? Что бы вы мне сказали?

– Да,– Ирина прикурила от зажигалки Гурского и кивнула ему. – Действительно.

– Дискетку, будьте любезны… Ирина посмотрела на Волкова, тот встал, вышел в кабинет и, вернувшись к столу, положил на него дискету.

– Она, – взял ее в руки Арефьев.

– Там пароль,– кивнула на дискету Ирина. – Слово из Библии.

– Ну уж наверное.

– Так зачем же это? – Волков положил на стол мятый клочок бумаги. – Если вы в курсе.

Гость далеко отнес от глаз на вытянутой руке записку, сощурился.

– Вот беда-то, очки в машине забыл. Ну ладно… нибелунги… десять, двадцать два… – он положил записку в карман и посмотрел на Петра. – А я и не говорил, что пароль этот знаю. Я даже знать не знаю, где и дискету-то Аркадий Соломоныч хранил. Не мое это дело. Я не говорил разве?

– Не говорили.

– Ведь мы с ним, Ирина Аркадьевна, как договаривались? Когда его по телефону дергать стали, а в последние дни ну просто насели, я узнать пытался – кто? Там закинул, здесь – никто ничего не знает. Залетные, выходит. Много их в последнее время развелось, отмороженных. Решил дискету забрать. Аркадию Соломонычу уехать посоветовал, на недельку хотя бы, пока не разберусь. Но он же… Ерунда, мол. Если на самом деле что-то серьезное, я позвонить успею.

Я, конечно, человека к нему приставил, на всякий случай. Он за ним и ходил. И в тот вечер тоже. И в казино, и в музее этом он тоже был, только про трубку ничего не заметил. И до парадной почти проводил. Но не под ручку же! А тут… Он и подбежать-то не успел, как они улетели, а ваш отец уже… И номера, говорит, грязью замазанные. Ну как их найти, если они еще и залетные? Ничего, их Бог накажет. А на кладбище вы мне и говорите, что, мол, в кармане у отца не трубка, а декорация какая-то. Почему? Я и задумался, а на самом-то деле – почему?

Только вы мне и подумать-то толком не дали. К Деду этому пошли – уж извините, я приглядывал за вами, – а он вам человека своего выделил. Дед этот, он…

Волков вскинул глаза.

– Вы, Петр Сергеич, будьте спокойны, – моментально отреагировал Арефьев. – Я, если слово-то скажу, за него отвечу, не сомневайтесь. Но реакция похвальна. Навел, конечно, справки и про вас. Удивился, не скрою. Странный вы человек, оказывается, честное слово…

– Мы отвлеклись, – Гурский взял сигарету. – Вы позволите… в вашем присутствии?

– Александр? – повернулся к нему Арефьев.

– Адашев-Гурский с вашего позволения, – слегка поклонился тот. – Спортсмен. Значкист.

– Ага, – гость поставил чашку. – С вами, значит, Олежка тягался. И чему их там в ихних спортзалах учат…

– Телефон сразу стали слушать? – Волков откинул крышку зажигалки, чиркнул и задул огонь.

– А чего тянуть-то?

– Тоже верно.

– Мне про вас сказали, что сыскарь, мол, злой, упертый. Я и решил – пусть свое дело делает. А я посмотрю. Но уж когда вам про трубку догадка пришла, а я узнал, вы оба мне только мешать стали.

– А в Ирину зачем стрелять?