Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Риу тоже понюхал пороха и колониальной службы — сначала в Индии, потом на полях Первой мировой войны. Он перевел немало классиков, в частности, "Илиаду", "Одиссею", Вергилия и Евангелие. Но именно перевод "Одиссеи" стал его высшим достижением. Враги говорили, что он перевел Гомера на язык Агаты Кристи. Повлиял на него и перевод д-ра Рауза, а на Рауза в свою очередь повлиял Эзра Паунд. Перевод Риу в издании "Пингвин" стал единственным бестселлером этой серии классики. В 1980 году этот перевод был переработан и осовременен заново (его сыном), но я использовал более старый перевод, лишь в сомнительных местах предпочитая редакцию Риу-сына.

Общая черта данных переводов — отказ от стихотворной формы, от гекзаметра, от постоянных эпитетов и эпических формул. Спор о стихотворной или прозаической форме захлестнул в последнее время и Израиль, где недавно вышел прозаический перевод "Одиссеи", и где был выполнен настоящий перевод. Английская переводческая традиция ХХ века предпочитает точность — сохранению поэтического размера и тем более "поэтичности".

Это хорошо видно и в переводах с японского. Любопытно сравнить переводы Веры Марковой с переводами английских переводчиков. По-русски все японские поэты звучат, как Анна Ахматова. По английски они куда жестче, менее "поэтичны".

Например, стихи Башё "комо о ките таребито имасу хана но хару" в переводе с английского перевода "кто он, под рогожей, весною в цветах?" и в русском переводе Марковой: "Праздник цветущей весны. Нищий, прикрытый рогожей. . Кто он? Быть может, мудрец?"

Кроме этого, англичане переводят прозой и Мольера с Расином, и эпические произведения, и классику.

Непонятные выражения — переведенные буквально греческие идиомы — практически, но не полностью устранены в настоящем переводе. Таковы "крылатые слова" (взвешенная, продуманная речь, "слово каждое по весу как червонец золотой") и т. д.

Постоянные эпитеты — эпические формулы "хитроумный Одиссей", "быстрые корабли" не всюду сохранены. Переводчики считали их обусловленными спецификой устного чтения или традицией, не нужными для современной письменной формы. И все же это перевод, а не пересказ.

Русская культура тесно связана с греческой — пуповиной Византии. Но пуповина пропускает далеко не все, Византийский фильтр лучше пропускал религиозный аспект культуры, связанный с "койне", Евангелиями и патристикой, нежели гомеровский или даже классический. Запад принял древнюю Грецию через древний Рим. Переводя английские переводы с греческого на русский, я ощущаю себя, как латрунский монах, возвративший в Святую землю лозу, увезенную семь веков назад крестоносцами в Бургундию.

Все воины, спасшиеся от гибели на море или в битве, уже возвратились домой с войны. Только Одиссей задержался — его заточила в своем сводчатом гроте леди Калипсо, нимфа и подлинная богиня. Она чаяла обрести в нем мужа, но он стремился домой к жене. Хотя настала ему предназначенная свыше пора вернуться на Итаку, он еще не миновал полосу бед, не оказался среди близких и любимых. Все боги сочувствовали ему [2]. Лишь один Посейдон преследовал героического Одиссея с неуемной злобой, вплоть до берегов Итаки. Но вот [3]Посейдон отправился в гости к далеким Эфиопам, последней расе людей, рассеянной на рубежах Вселенной: когда одни эфиопы зрят закат солнца, другие видят восход. Посейдон отправился к ним, чтобы насладиться всесожжением сотен жертв, быков и баранов, и повеселиться на празднике в его честь. А боги собрались в чертогах олимпийского Зевса. Отец людей и богов заговорил с ними о великом Эгисте, сраженном славным Орестом [4]сыном Агамемнона:

— Меня бесит, что люди, эти мимолетные существа, клянут богов, и винят нас в своих бедах, вызванных их собственными преступлениями. Эгист преступил меру вещей, когда уложил в постель законную жену Атрида и убил ее возвратившегося с войны мужа. Он знал, что это окончится катастрофой. Мы заклинали его (устами нашего верного Гермеса, зоркого Аргусобойцы [5]) не убивать мужа и не льститься на тело жены. «За смерть Атреева сына взыщет Орест, когда он вырастет и затоскует по родному дому». Так ему и сказал Гермес, но дружеское предупреждение его не убедило. Эгист поплатился за совершенное преступление.

Яркоглазая богиня Афина немедленно отпарировала:

— Наш отец, Верховный Владыка, наследник Крона, Эгист получил по заслугам. Самая дорога в ад ему и тем, кто так поступает. Но я горюю по Одиссею, умному, но злосчастному Одиссею, томящемуся в изгнании на островке — пылинке на чреве моря. Этот окруженный волнами лесистый остров — владение богини, дочери злобного Атласа, ведающего пучины моря и несущего на плечах столпы, разделяющие небо и землю. Она заманила беднягу, и настойчивыми уговорами и лживой лестью убеждает его забыть Итаку. Но Одиссей истосковался по дыму родного очага, и молит лишь о смерти. А Владыку Олимпа это не беспокоит. Неужели тебе не пришлись по вкусу всесожжения, вознесенные им у аргивских кораблей на равнинах Трои? Почему ты гневаешься на Сына Гнева, Зевес?

— Дитя, — возразил Собиратель туч, — ты поспешна в своих суждениях. Как мог я позабыть великолепного Одиссея! Он не только умнее всех смертных, но и щедрее всех одаряет Бессмертных жителей просторных небес. Но Посейдон, Потрясатель Земли, неукротим в своей злобе из-за того, что Одиссей ослепил богоравного циклопа Полифема. Полифем — вождь племени циклопов, и родной сын Посейдона и нимфы Тосы, дочери Хранителя соленого моря Форки. Она зачала его с богом в выдолбленном морем гроте. Поэтому Посейдон, хоть и не смеет убить Одиссея, неизменно срывает все его попытки вернуться на родину. Но давайте придумаем план, как возвратить домой Одиссея. Посейдону придется проглотить эту пилюлю — он не сможет один противостоять всем Бессмертным.