Николай Чуковский - О том, что видел: Воспоминания. Письма

Милый папа.

Посылаю тебе вторую главу «Евангелины» [18] «Evangeline» (1847) — поэма американского поэта Генри Уодсуорта Лонгфелло (1807–1882). Перевод Н. К. Чуковского не опубликован. — она у меня, кажется, самая чистая. С книгами для Ары [19] «АРА» (ARA, сокращение от английского American Relief Administration — «Американская администрация помощи», 1919–1923, руководитель Г. Гувер), была создана для оказания помощи странам, пострадавшим в 1-й мировой войне; в 1921 г. в связи с голодом в Поволжье ее деятельность была разрешена в РСФСР. дело обстоит так: Кини [20] Кини (Keeny) Спурджион Милтон (1893–1988), американский филолог, выпускник Оксфордского университета. 13 февраля 1923 г. К. И. Чуковский записал в дневник: «Очень милые многие люди в Ара, лучше всех Кини (Кеепу) <���…> Узнав о голоде рус. студентов, он собрал в Америке среди Young Men Christian Association изрядное количество долларов, потом достал у евреев (Hebrew Students) небольшой капитал и двинулся в Россию, где сам, не торопясь, великолепно организовал помощь русским профессорам, студентам и т. д. Здесь он всего восемь месяцев, но русскую жизнь знает отлично — живопись, историю, литературу» ( Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 235). в Москве и сдать ему невозможно. 250 мил. Давыдов [21] Возможно, речь идет о писателе Зиновии Самойловиче Давыдове (1892–1957). уже истратил. Я ему дал еще 250 из всемирнских денег [22] Речь идет о деньгах издательства «Всемирная литература» (1918–1924), сотрудником которого был К. И. Чуковский. , но советовал не тратить, пока он не сдаст Кини первой партии книг.

«Евангелину» переписывал не я — поэтому уйма опечаток.

Нельзя ли в Москве пристроить мою книжку [23] Речь идет о сборнике стихотворений «Сквозь дикий рай». ? Над «Евангелиной» работаю все время — как встал после болезни. Дня через четыре кончу 5 гл. — и в первой части не будет уже ни одного непереведенного места. Тогда останутся только 2 неоконченные главы II ч. да всяческая чистка.

К сожалению, в посылаемой 2 главе не всегда верный (по Зоргенфрею [24] Зоргенфрей Вильгельм Александрович (1882–1938), поэт и переводчик. ) гекзаметр. Кой-где я исправил, но в некоторых местах не успел. Иногда прекрасная строчка от исправления превращается в посредственную, среднюю — и мне жалко.

Меня заедает Университет [25] С 1921 по 1924 г. Н. К. Чуковский был студентом общественно-педагогического (историко-филологического) факультета Петроградского университета, но так и не закончил его. Он вспоминал: «Всю весну 1922 года прожил я в тоске и тревоге. Каждый день я ходил в Университет <���…> но мне было не до ученья <���…> Я сдал только половину экзаменов, и то посредственно, и остался на второй год» (Чуковский Н. К. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 157, 158). — учу психологию.

Всего хорошего

Коля.

Деньги дома на исходе.

Вторая половина февраля 1923 г. [26] Датируется по времени пребывания К. И. Чуковского в Москве и фразе: «Кончу к началу апреля». Петроград Дир Фазерналиус [27] Дорогой папаша (от англ. dear father). .

Был я у Кини, выдержал длинный разговор на британском наречьи с его пламеннокудрой альбионкой [28] Н. К. Чуковский ошибается. Жена С. М. Кини — Амелия С. Кини — не была уроженкой Британских островов (Альбиона). 17 января 1923 г. К. И. Чуковский записал в дневник: «Был два дня назад у м-ра Keeny и его жены — рыжей уроженки Георгии — южного штата Америки» (Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 230). , в результате чего выяснилось:

1) Профессор Golder [29] Голдер Франс Альфред (1877–1929), американский историк, родился в России, но в 1881 г. семья переехала в США. В 1920–1923 гг. работал в России в качестве члена АРА, в 1924 г. стал директором Гуверовской библиотеки Стэнфордского университета. в Москве.

2) Адрес его ты можешь достать в Московской Аре.

3) Кини очень доволен книгами, доставленными ему Давыдовым.

Давыдов истратил на эти книги те 250 миллионов, которые ты ему дал, а те 250, что я дал, почему-то солит.

Вчера я кончил еще одну главу «Евангелины», сегодня чищу. Работы еще очень много впереди, а надо приниматься за университетские дела. Поэтому гоню «Евангелину» вовсю. Кончу к началу апреля.

Посылаю тебе два стихотворения [30]. Прочти и оцени. Одно из них новое. Если тебе понравятся они, и представится случай — покажи их Мандельштаму [31], а то и дай куда-нибудь напечатать. Только дуракам не показывай, пожалуйста.

Будь добр, купи мне Мандельштамову «Tristia» [32]и Асеевскую «Избрань» [33].

Приезжай скорее.

Коля.

Как с «Евангелиной»?

Здесь Маршак волнуется — как с Киплингом [34]? Он уже свою долю перевел.

Вторая половина февраля 1923 г . [35] Петроград

Dear Father [36]

Я глубоко огорчен неудачами моей «Евангелины». Прямо отбивает всякую охоту работать. А здесь у меня уже почти половина новой главы готово.

Но у меня есть надежда продать здесь, в Питере, в Госиздат книжку моих стихов под именем: «Дикий Рай» [37]. Это отчасти меня утешает.

Сколько я тебе ни пишу, ты избегаешь написать мне хоть строчку. Ну, что ж!

Лида на меня посылает всяческие гнусные клеветы (насчет Библии), так что у тебя извращенные обо мне представления. О, Лида, Лида!

Sweet was her breath as the breath of kine that feed in the meadows [38].

Привези Tristia / Мандельштам и Избрань / Асеев.

Привези первый альманах «Круг» [39]. Пожалуйста, не забудь. Это все не так дорого стоит, да ты, пожалуй, и даром достанешь. Говорят, вышла книга статей Мандельштама [40]. Если попадется — привези.

Мура сейчас сказала: «Мама, иди, да, а то ты то туда, то сюда».

Коля.

[Приписка Л. К. Чуковской]:

Ради Бога, выздоравливай. Сейчас получили твое раннее письмо. Я очень встревожена твоею болезнью. Как быть тебе без близких. При малейшей возможности кати домой, а то если осложнится, нужно будет тебе ехать в больницу. Здесь милый Конухес [41]поставит тебя на ноги. Плюнь на склероз. Опасны только легкие. Во всяком случае, пиши о состоянии твоего здоровья. Мы все здоровы. Плюнь на врачей. Доверься одному. Деньги у нас есть, и вообще все обстоит благополучно. Пришли мне адрес Добраницких [42].

Вторая половина апреля 1924 г. [43]Ленинград.

Милый Коля. Только сейчас урвал минутку, чтобы написать тебе — о твоей свадьбе. Раньше всего скажу тебе то, что ты сам чувствуешь: Марину [44]я люблю и уважаю и уже около полугода вполне примирился с мыслью о вашем супружестве. Но против сейчасного брака протестую всеми моими душевными силами. И вот почему.

Возьмем самое главное: стихи. Это для меня термометр твоего духовного развития. И вот я вижу поразительную вещь: от 1918 до 1922 года ртуть поднимается: ты развивался, рос, крепчал и вдруг остановился. Все, что ты написал за этот год, — есть вариация прежнего. Ни новых тем, ни новых горизонтов. И ты сам знаешь, что причина этой остановки — Марина. Уайльд сказал: «Женщины вдохновляют нас на написание прекрасных стихов, но они же мешают нам писать эти стихи» [45]. Это, конечно, вздор. Марина не мешает тебе, но в чем же она помогает? Она для тебя — все, она душа твоей души, — это дает ей огромные права, но налагает на нее и страшные обязанности. Чувствует ли она эти обязанности? Понимает ли она, что в ее руках вся твоя судьба как поэта? Приготовилась ли она к тому, чтобы быть женою поэта ? Едва ли. Теперь большим поэтом может быть только тот, кто широко образован (как Блок или Гумилев, Пастернак или Ходасевич), или тот, кто хорошо, насквозь, знает страны, города, жизнь, людей (Киплинг, Н. Тихонов и пр.). Остальные — в лучшем случае — Дмитрии Цензоры [46]. Если ты останешься еще год при своих — очень хороших — темах, тебе грозит та же участь. Тебе нужно читать, путешествовать, повысить свое любопытство к людям, странам, культурам, вещам. Это нужно тебе именно сейчас, потому что только в твои годы определяется, творится человек. Оттого я и говорю: ради своего будущего, ради Марины, ради своих стихов — уезжай до осени, один, побродить, пошататься, увидеть новых людей. Ты и не представляешь себе, до какой степени узок и тесен тот круг, в котором ты теперь вращаешься. Этот круг сузится еще больше, если ты женишься сию минуту. Женившись, ты сейчас же принужден будешь думать о скучных вещах, о копейках и тряпках — и тогда прощай поэт Н. Чуковский!