Дария Беляева - И восходит луна

Грайс взяла с полки монографию по фармакокинетике и углубилась в чтение. Химия ей нравилась, она позволяла забыть об обществе, обо всем. Грайс будто сужала свое восприятие до точки. Не было никого и ничего, лишь бесконечные закономерности, вещества, реагирующие друг с другом, и процессы, в которых нет места эмоциям и чувствам.

Грайс не слышала шагов, но услышала голос.

- Здравствуй.

Кайстофер стоял рядом с кроватью. Вид у него был спокойный, безразличный. Грайс отложила книгу и быстро села.

- Здравствуй, - вежливо сказала она. - Как прошел твой день?

Кайстофер явно не ожидал этого вопроса. Он медленно сказал:

- Довольно продуктивно. А твой?

- Довольно непродуктивно.

Они оба чувствовали неловкость. Грайс взяла его за руки, погладила его пальцы. У него были красивые, сильные руки.

Грайс и Кайстофер не знали, что друг другу сказать. Он стоял неподвижно, не привыкший, что его здесь кто-то ждет, а Грайс думала, о чем они могли бы поговорить. Молчание нарушил Кайстофер. Он сказал:

- Меня не будет три дня.

- Хорошо, - сказала Грайс, не понимая, что испытывает - радость или разочарование.

Он склонился к ней и поцеловал ее, очень осторожно, но безо всякой нежности.

Прошел уже почти месяц с тех пор, как Грайс вышла замуж за Кайстофера. Через четыре дня ей предстояло выйти на работу. Отчасти Грайс даже привыкла к безделью. Они с Аймили были очень разными, а лучше было бы сказать так: они совершенно ни в чем не были похожи, однако Грайс нравилось проводить время с ней и Лаисом. Аймили писала фанфики, а Грайс и Лаис пили лимонад и комментировали других участников конкурса, выискивая перлы. Еще Лаис и Аймили играли в сюрреалистические игры на приставке, и периодически Аймили впадала в такую ярость, что вырывала из джойстика провод. Поэтому Грайс предпочитала только смотреть. Еще она смотрела с Лаисом и Аймили кино, они ели попкорн, иногда выключали звук и говорили за персонажей всякие дурацкие, смешные вещи. Иногда Лаис приносил им безумные десерты, вроде салата из бананов, мороженого и бекона. Еще Лаис пел, а они слушали. Грайс уже десятки раз слышала историю о том, как Лаис мечтал стать музыкантом.

По вечерам Аймили и Лаис уходили, ночами Аймили просаживала деньги в казино, принимая вид отца семейства с трясущимися от тревожности руками или молодого парня, уверенного в своей победе. Лаис пытался устроиться на работу, желательно связанную с музыкой, но никто не хотел его брать.

Аймили говорила:

- Он жалуется тебе, что не может найти работу, но ты знай, что он не хочет работать руками и вставать в семь утра.

- Я человек искусства! Отстань!

- Пожарь яичницу. Хоть какая-то польза от тебя будет.

Грайс было с ними хорошо. Наверное, впервые за всю ее жизнь, ей было хорошо с кем-то. Она чувствовала себя счастливой рядом с Аймили и Лаисом, хотя часть ее, та самая, что в глубине души всегда считала, что мама и папа правы во всем, думала, что они просто инфантильные, не имеющие особенных целей в жизни, избалованные дети. А она, скучная и без того, становится рядом с ними еще хуже.

И все же, отгоняя от себя эти мысли, Грайс была счастлива.

Олайви и Ноар почти не показывались. Ноар пропадал на работе, а Олайви никогда не выходила пообщаться с кем-либо, выглядело так, будто в ее бункере, так Аймили называла этаж сестры, творятся какие-то секретные дела, и она никогда не покидает своего поста.

Иногда в дом заваливалась пьяная Маделин. Сейчас она нигде не снималась, и, кажется, главным ее отдыхом было шампанское "Кристал". Она мурлыкала песни, снимая с себя туфли на невероятном каблуке, прикладывалась к бутылке, а потом падала на диван в просторной гостиной, требуя принести ей конфет.

Грайс обычно исполняла эти просьбы, и Маделин, видимо, решила, что Грайс ее камердинерша, поэтому в случае каких-либо затруднений взывала к ней.

Дайлан часто выбирался к Аймили. К младшей сестре он проявлял особенное, нежное, почти человеческое внимание. Впрочем, думала Грайс, вовсе не стоило думать, что оно - человеческое. Боги ведь тоже любили друг друга, у них были понятия о семье и заботе.

Кроме, может, Кайстофера. Грайс не сказала бы, что он старался. Казалось, вся его теплота, все эмоции, весь жар его речи, все уходило на теледебаты, многочисленные интервью с журналистами, выступления в Сенате и прочую социально-политическую активность. Прежде при упоминании его имени Грайс вспоминала его обаятельную, белозубую улыбку. Теперь она поняла, что эта улыбка - всего лишь обертка, и больше никогда не представляла Кайстофера улыбающимся. Он приходил домой поздно вечером, и Грайс встречала его. Они ужинали вместе, прислуга подавала определенные блюда в определенные дни недели, и Кайстофер каждый раз ожесточенно проверял чистоту скатерти и аккуратность, с которой на столе был расставлены приборы. Если его что-либо не устраивало, он подзывал прислугу и выносил виновнику первое предупреждение. Предупреждений было три, после - увольнение. После того как обессивно-компульсивный ритуал осмотра стола был завершен, Грайс и Кайстофер садились есть. Они, в отличии ото всех остальных членов семьи, соблюдали за столом весь сложный этикет, воспроизводимый обычно на званных обедах или в ресторанах топ-класса.

За столом Кайстофер вел беседу исключительно не нейтральные темы, исключавшие религию, политику, расовые проблемы и, почему-то, астрологию. В основном, они говорили друг другу о том, как прошел их день. Если Дайлан и Маделин или Аймили и Лаис, вдруг ужинали вместе с ними, они не могли сдержать улыбок и даже смешков, но это не заставляло Грайс и Кайстофера прекратить спектакль.

Они вели себя, как пара пуританских парвеню, заключивших все человеческие эмоции и позывы в темницу буржуазной этики. По крайней мере, так сказала Аймили. Грайс не совсем понимала, что в этом дурного.

- Общество спектакля, - говорила она.

- Я думаю, Ги Дебор имел в виду систему доминирования, специфический репрессивный аппарат и фетишизацию потребления, а не приличное поведение за столом, - сказал Кайстофер.

И Аймили показала ему длинный, розовый язык, чем, по ее представлению, серьезно изранила его чувства.

После ужина Грайс и Кайстофер приводили себя в порядок и ложились в постель, следовал короткий, чуть более личный разговор, касавшийся планов на ближайшее будущее, а потом они занимались любовью.

И после скучнейшего, правильнейшего поведения за столом, сеанса вечерней гигиены и короткого делового разговора, секс казался Грайс почти болезненно интимным.

Сознание потихоньку стало выплывать из припадков удовольствия, в которые ее отправлял секс с Кайстофером. Теперь она осознавала больше, запоминала больше, могла контролировать себя. Удовольствие все равно казалось слишком интенсивным, почти на грани со страданием, но теперь Грайс, по крайней мере, могла принимать в процессе более деятельное участие. Кайстофер, теперь она знала это точно, испытывал чувства такой же силы, однако для него, его вида, они были естественными. Грайс же часто боялась, что у нее остановится сердце. Аймили сказала, что такие случаи были. Впрочем, в основном, у мужчин, которые возлежали с богинями. Лаис целый день ходил напуганный, и Аймили это очень забавляло.