Петер Хандке - Опыт познания природы jukebox

Каменные плиты на тротуарах Логроньо радовали глаз узором виноградных гроздей и листьев, у города, как оказалось, был даже свой официальный летописец, которому газета «Ла-Риоха» ежедневно отводила целую полосу. Вместо Дуэро здесь текла — в своем верхнем течении — река Эбро, и не за чертой города или вокруг него, а прямо посредине, почти по центру; за рекой, как обычно, находился на другом берегу новый город. Высокие снежные сугробы окаймляли берега большой реки и при повторном взгляде на них казались промышленным пейзажем, словно клубящиеся облака белого пара, а на фасадах высоких домов как на одном, так и другом берегу хлопали в сумерках на ветру развевающиеся простыни огромных флагов. И хотя подобное он уже видел в Сории, Логроньо — внизу, в виноградной долине, с едва ощутимым ласковым ветерком — в этом праздничном вечернем освещении казался просторным элегантным городом с широкими авенидами и изящными аркадами, он вдруг почувствовал при одном только воспоминании о зимних деревнях, оставшихся там наверху; на высокогорном плато Месета, где он провел всего лишь одну ночь и полдня, как у него защемило сердце, словно его охватила тоска по родному дому.

Сарагоса на следующий день, к юго-востоку и еще дальше вниз к широкой долине Эбро, встретила его каменными плитами на тротуарах с узорами в виде пузатых змеевидных извивов, которые, так он про себя решил, отображали «меандры», излучины реки, а город и в самом деле показался ему — после первых, ставших в Испании привычным для него делом, блужданий в поисках центра — поистине королевским, что и было засвидетельствовано в названии местного футбольного клуба. В Сарагосе он мог бы ежедневно читать иностранные газеты, увидеть, как и в любом другом городе мирового масштаба, все моднейшие фильмы, некоторые из них возможно даже на языке оригинала, а в уик-энд присутствовать на матче одной королевской футбольной команды против другой, приехавшей из Мадрида, и лицезреть с мячом — в его багаже имелся маленький театральный бинокль — живьем самого Эмилио Бутрагеньо (в его всегда остающихся незапятнанными майке и трусах, несмотря на мокрое поле и месиво под ногами), которому захотелось даже поверить, когда на вопрос репортера «Является ли футбол искусством?», он ответил: «В какие-то моменты — да». В городском театре давали Беккета, и люди покупали на него билеты в таких же кассах, как в кино, а в Музее изящных искусств можно было бы постоять перед картинами Гойи, проведшего здесь годы ученья, вдохновиться ими перед собственным начинанием, ощутив полную раскованность, распахнутость чувств, как, впрочем, и там, в безмолвной тишине, разлившейся в воздухе вокруг Сории, в дополнение к той благотворной безудержности и озорству, которыми заражал этот художник. Да, его позвало и уже влекло к себе другое место, где на откосах со свалкой строительного мусора вблизи новостроек уже оставили свои следы взбиравшиеся по ним стада овец и где, несмотря на высоту, вспугнутые ветром взъерошенные воробьи мгновенно взмывали по вертикали вверх — ему явно не хватало их здесь. (Кто-то однажды сделал такое наблюдение: что является подлинным и на что можно положиться в ежедневных телевизионных сообщениях о международных новостях, не важно, ведется ли так называемый репортаж с места событий из Токио или из Йоханнесбурга — на переднем плане, скажем, групповой портрет государственных деятелей или может, дымящиеся руины, а на заднем — все та же стайка воробьев с их гвалтом и чириканьем.)

Что он предпринял в обоих городах, так это, как бы между делом, поиски jukebox; ведь должны же они были остаться от прежних времен, по крайней мере хоть по одному, и в Логроньо, и в Сарагосе и, может, даже еще и использоваться (представить себе новый, только что установленный jukebox было невозможно: в испанских барах малейший свободный пятачок отдавался во власть исключительно только игровых автоматов, громоздящихся друг на друга). Он надеялся, что со временем у него выработается нюх на такие места, где все еще стоят jukebox. Мало было надежды встретить их в центре больших городов или в обновленных старых кварталах, вблизи памятников архитектуры, церквей, парков, променадов (не говоря уж о квартале вилл). Почти ни разу не наткнулся он на музыкальный автомат на лечебном или горнолыжном курорте (пожалуй, в этом скорее можно было заподозрить безвестные места отдыха, расположенные по соседству со знаменитыми, например Самедан рядом с Санкт-Морицем), и никогда не видел он их в яхт-клубах или на модных купальных пляжах (зато — в рыбачьих портах, а еще чаще в портах с морской переправой: будь то Дувр, Остенде, Реджо-ди-Калабрия, Пирей, Кайл-оф-Лохалш с паромом на ту сторону Внутренних Гебридских островов или Аомори на севере самого большого японского острова Хонсю с паромом на Хоккайдо, переставшим уже тем временем туда ходить) и совсем редко, по сравнению с островами, в ночных заведениях на суше и в глубинке на континенте, а также вблизи государственных границ. По результатам его изысканий жгучий интерес к jukebox наблюдался вдоль транзитных шоссейных дорог в поселках, растянутых в отличие от деревень в длину и не имеющих городского центра, особенно находящихся в стороне от всех туристических маршрутов и расположенных в безликой равнинной местности без озер на ближайшем расстоянии (а если и была река, то как всегда далеко и бо́льшую часть года пересохшая, без капли воды), в этих поселках проживало необычно большое число чужестранцев, иностранных рабочих и/или солдат (в местах стоянки гарнизона), но даже и там музыкальные автоматы можно было встретить не на центральной площади — не отмеченной, как правило, ничем другим, кроме как огромной стоячей лужей, — и не на окраинах (там, а то и еще дальше, на обочине проселочных дорог, в лучшем случае имелась дискотека), а где-то в промежутке между тем и другим, скорее всего при казармах, на вокзале, в баре на заправочной станции или стоящем в сторонке неприметном заведеньице на берегу канала (естественно, в местах с дурной репутацией, скажем, «на задах за товарными путями», среди разношерстных по составу посетителей конгломераций). Одно из таких парадных по числу jukebox мест, не считая того, где он родился, он встретил однажды на фриульской равнине, оно называлось Казарса и славилось еще прозвищем «сладенькая» — по известному во всей округе сорту винограда. Он прибыл сюда однажды летним вечером из опрятной, богатой и очищенной от jukebox столицы провинции Удине, что «за рекой Тальяменто», причиной тому были шесть слов из стихотворения Пазолини, проведшего в этом маленьком городке часть своей юности: «в отчаянии среди отупения в Казарсе» и заклеймившего позднее позорное засилие jukebox в барах Рима вкупе с «флипперами» — автоматами для ручной игры в футбол — как продолжение ведения войны американцами только другими средствами.