Клайв Стейплз Льюис - О равенстве

Я — демократ, потому что верю в грехопадение. Обычно демократами бывают по иной причине — Руссо, например, верил, что люди мудры и добры, а потому имеют право править. Опасность в том, что это неверно. Как только об этом догадываются, приходит час бранить демократию. Мне догадываться не надо, я просто знаю себя, а я — не вправе править и курятником. Истинное оправдание демократии в том, что мы — создания падшие, и человеку нельзя доверить власть над собратьями. Аристотель считал, что некоторые годятся только в рабы. Очень может быть. Но никто не годится в хозяева.

Учили нас не этому. Я не думаю, что равенство благо само по себе, как радость или мудрость. Скорее оно — лекарство, которое нужно, поскольку мы болеем, или одежда, которая нужна, ибо мы утратили чистоту. Не думаю я и того, что былая власть короля, священника, отца и мужа или былое подчинение подданных, паствы, детей, жены сами по себе плохи. Вероятно, они хороши, как хороша нагота. Но я рад, что их нет, потому что люди ими злоупотребляли — и портились. Возрождая эти вещи, мы совершим ту же ошибку, что нудисты. Юридическое и экономическое равенство — совершенно необходимы. Они подправляют последствия первородного греха, уберегая нас от жестокости.

Но, как и в лекарстве, в равенстве нет особого блага. Им одним не проживешь. Поэтому так неубедительна его защита. Мы пытаемся найти высокую радость в том, что определяет "хорошую жизнь" лишь отрицательно. Вот люди и ловятся на всякое неравенство, от фильмов из придворной жизни до нацизма. Искуситель использует истинную слабость нашей системы ценностей, предлагая именно то, чего нам не хватает.

Когда равенство считают идеалом, а не лекарством, все больше народу ненавидит всякое превосходство. Это — болезнь демократии, как жестокость и раболепство — болезни иерархических сообществ. Если ее не вылечить, не остановить, она убьет нас. Человек, который не может ни свободно подчиниться, ни достойно принять подчинение, глуп и груб. Но дурно и безумно восстанавливать неравенство по закону, извне. Место ему — внутри.

После грехопадения мы должны носить одежду; но Мильтон назвал ее "тягостной личиной", ибо под ней — живое, благое тело. В нужном месте, в нужное время оно является взору — у врача, в супружеской спальне, на мужском пляже, где прилюдность сочетается с уединением. Так и здесь — под оболочкой закона мы храним весь лад, весь танец живых и благих различий. Священник — не начальник, но мы ему подчиняемся. Отец или учитель не посадят нас в тюрьму, но мы должны их слушаться. Хорошо, если это есть в браке.

Остановлюсь немного и скажу: мужчины так ужасно злоупотребляли властью, что для женщин идеалом стало равенство, а это очень опасно. Наоми Мичинсон поняла, в чем дело, когда написала, что равенство нужно в законах о браке, в самом же браке радость неравенства необходима, как она говорит, "эротически". По ее словам, есть женщины, которые вынести не могут, если муж их обнимает. Вот она, трагикомедия современной жены — Фрейд научил ее, что соитие важнее всего на свете, а феминизм не позволяет "отдать себя".

Дело в том, что все виды любви мы сводим к дружбе. Ее без равенства нет. Друзья что-то делают вместе — рисуют, думают, молятся, глядя в одну и ту же сторону. Влюбленные смотрят друг на друга, то есть — в разные стороны.

Мы, британцы, должны радоваться, что при вполне сносной демократии сохранили церемонность монархии. В самой сердцевине жизни нам непрестанно напоминают, что лекарство — не еда. Вот почему отношение к королевской власти является проверкой, тестом. "Обличить" ее — легче легкого, но взгляните на обличителей. Это именно те, кто начисто отрезан от рая (того, первого); кто не слышит пения сфер, не видит их танца. Ровный ряд кирпичей для них лучше арки. Но как бы ни хотели они беспримесного равенства, они его не обретут. Когда запрещают чтить короля, то чтут богача, спортсмена, актрису, что там — чтут проститутку и гангстера. Духовная природа, как и телесная, требует своего. Не дашь ей пищи, будет насыщаться ядом.

Вот почему все это так важно. Дух, порождающий фразу: "Я не хуже тебя", — неприемлем, ему надо противиться, как бюрократии или привилегиям. Только внутренняя иерархия охранит внешнее равенство. Романтические нападки на демократию уже начались, и мы не отразим их, если не будем знать все, что знает противник, но толковать это лучше, чем он. Люди не вынесут равенства, перенесенного из политики в частную жизнь. Облачимся же в равенство; но не забудем раздеться у себя в комнате.

Опубликовано 27. VIII. 1943 г.