Эрих Ремарк - Эпизоды за письменным столом

Правда, в воронках от снарядов на этой изрешеченной взрывами земле и в самом деле растет растрепанная, вялая дикая трава. На краю бывшего поля боя растут и красные маки, и ромашки, а иногда из-под завалов тут и там робко пробиваются кустики; но эта скудная растительность только усиливает впечатление тишины и безнадежности. Кажется, словно это место — дыра в событийном конвейере, словно время здесь остановилось; словно время, несущее в себе не только прошедшее, но и будущее, из сострадания заглушило здесь мотор. Нигде в мире нет такой земли; даже пустыня живее, потому что ее тишина органична.

Нище в мире нет такой тишины, потому что эта тишина— мощный окаменевший вопль. В ней нет покоя кладбища, потому что там среди многих уставших, изможденных жизней похоронены лишь единицы молодых и восторженных. Здесь же сотни тысяч жизней, полных силы, горевшей в их глазах, мощи, заставлявшей их дышать и видеть, пригибаться и сражаться, вдруг разлетелись на атомы; здесь в судорожном усилии, в отчаянной попытке остаться в живых жаждали жить, обожали жизнь, верили в нее с большей страстностью, остервенением, жаром, чем когда-либо прежде; и в это отчаянное, напряженное желание, в этот бурлящий вихрь движения, муки, надежды, страха, жажды жизни ворвался град пуль и осколков. И тогда самая твердая и самая хрупкая вещь, катая только есть, — жизнь — пролилась кровью, и великая тьма опустилась на восемьсот тысяч мужчин.

Над этими полями, кажется, продолжают существовать непрожитые годы, годы, которых не было, которые не могут найти покоя: крик юности был задушен слишком рано, оборвался слишком внезапно.

С холмов веет серый, свинцовый ветер и сливается с пылающей осенью, с ее ярким пожаром и золотым светом. С холмов спускается тишина, которая делает солнечные дни вялыми и безжизненными, как в тот вечер на Голгофе, когда тьма опустилась на землю. С холмов веют названия и воспоминания. Во, Тиомон, Белльвилль, Могила, Смертельная Пропасть, высота 304, Мертвец — что за названия! Четыре долгих года жили они под невыносимым воем смерти — сегодня нас охватывает бесконечность этой тишины. Этого не могут изменить никакие пикники, никакие приятные экскурсии по низким ценам с осмотром глубоких блиндажей при романтическом свете карбидной лампы. Эта земля принадлежит мертвым.

Но на этой земле, много раз перерытой снарядами всех калибров, в этом месте застывшего ужаса, в этом полном кратеров ландшафте живут люди. Их почти не видно, так хорошо они научились приспосабливаться, так мало отличаются они от своего окружения. На них желтая и серая грязная одежда, снятая с погибших здесь солдат. Иногда их сотни, иногда даже, может быть, тысячи, но работают они поодиночке и так далеко друг от друга, что всегда кажется, будто их совсем немного; как маленькие прилежные муравьи, копаются они в своих воронках. Они живут своей жизнью, часто остаются целыми месяцами в бараках и редко заходят в деревни. Это — сборщики металлолома.

Поля сражений превратились в объекты спекуляции. Один предприниматель получил от правительства разрешение собрать весь ценный металл. Для этого он нанимает сборщиков. Они охотятся за всем, что сделано из металла: за старыми пулеметами, неразорвавшимися снарядами, бомбами, железнодорожными рельсами, катушками проволоки, лопатами; для них эти поля воспоминаний, тишины и печали — железные, стальные и медные копи. Больше всего они любят медь. За нее лучше всего платят.

Большинство сборщиков — русские. В этой тишине они сделались совсем молчаливыми. Большей частью они держатся своих. Никто не ищет их общества; хотя правительство выдало тысячу разрешений, все равно остается чувство, что то, чем они тут занимаются — нехорошо. Тут, в земле, металла на миллионы франков; но здесь же, в земле — слезы, кровь и страх миллионов.

Это прибыльное дело, и многие из сборщиков вскоре смогут купить себе автомобиль. Годами артиллерия заботилась о том, чтобы теперь у них был заработок. Время первого, торопливого, поверхностного поиска прошло, теперь им приходится копать глубже, до следующего слоя погребенных сокровищ. Земля твердая, и вот уже неделю они копают одну яму площадью в несколько квадратных метров. Очень важно найти подходящее место. Для этого нужен опыт.

Начинают с втыкания длинных металлических щупов — так выясняют, есть ли тут металл. Можно наткнуться на сапог, не пускающий щуп глубже, потому что сапоги мертвецов там, внизу, хорошо сохранились; но сборщик сразу понимает, что это, ведь у него есть навык. Как правило, он может сразу решить, имеет ли смысл тут копать. Если он наткнется на стальной шлем — замечательно; это ценно, потому что обещает возможную добычу. Есть несколько старых, опытных сборщиков, которые копают только там, где растет какой-нибудь куст. Они считают, что в таких местах находятся засыпанные блиндажи с трупами, иначе куст не рос бы так хорошо. А в блиндажах обычно находят металл всех видов.

Если повезет, можно наткнуться на пулемет или даже на склад боеприпасов. Тогда, естественно, сразу можно заработать несколько тысяч франков. Находкой, о которой говорят до сих пор, был немецкий самолет. На месте пилота еще сидел, скорчившись, скелет, а у него в ногах стоял ящик с пятнадцатью тысячами золотых марок.

Повсюду одно и то же. Землю вначале рыхлят и вскапывают, потом перебирают руками. На свет появляются немецкие ручные гранаты с длинными рукоятками и солдатские котелки с ложками. Они вызывают мало интереса. А вот пулеметный ствол, помятый и покрытый ржавчиной, бросают в кучу ржавого железа, уже выросшую рядом. Шлем — а следом поблекшие, влажные лохмотья, серо-зеленые, рассыпающиеся в руках, череп, еще с волосами, светлыми волосами, череп с дырой от осколка, попавшего в лоб. Сборщик кладет его в маленький ящик у себя за спиной. Он вытряхивает пятнистые коричневые кости из жалких грязно-зеленых тряпок. Последние он вытаскивает из носка Сапога. Все отправляется в ящик, а вечером отсылается для идентификации на главный склад. Истлевший кошелек, в котором сохранилось немного почерневших купюр, остается в земле. Остатки сильно потрепанного портмоне — тоже. Но вот лопата еще раз звякает о металл, появляются железные опоры и катушки проволоки — хорошая находка…

Везде одна и та же картина, встречающаяся и сто, и тысячу раз: в лучах осеннего солнца лежит солдат — несколько истлевших тряпок, ржавая пряжка на поясе, несколько костей, череп, кое-что из вооружения, патронташ. Этот солдат был бы очень счастлив остаться в живых.

Некоторые сборщики уверяют, что по форме подбородка они могут сказать, француз это был или немец. И очень важно, чтобы вечером кости были доставлены на главный склад, иначе за ночь их сожрут лисы. Странно, но здесь лисы жрут кости. Наверняка они не могут найти ничего другого. И все-таки здесь живет много лис.