Виктор Ардов - Этюды к портретам

Но уважение к Юрию Карловичу, признание его таланта были настолько велики в среде литературной, что многие преуспевающие писатели стеснялись, встречаясь с Олешей, своего благополучия. В таких случаях интонации беседы и паузы свидетельствовали о том, что сытым посредственностям не по себе в присутствии истинного таланта…

А когда он скончался, выяснилось, что, несмотря на то что в действительности Юрий Карлович был как бы оттеснен из первого ряда литературы, по сути он занимал большое и почетное место среди нас. Давно известно: смерть какого-нибудь деятеля в любой области есть последняя его оценка, иной раз это некая поправка к его биографии. И сколько мы знаем кончин, которые не вызывают волнения и огорчения у оставшихся в живых, хотя при жизни покойник занимал выдающееся положение в сфере и по чину ему бы полагались пышные похороны с громкими причитаниями. А другой раз уходит из жизни человек, по официальному счету вроде бы и не слишком значительный, а люди изъявляют искреннее горе, поминают покойника добрым словом по собственной инициативе, рассуждают о том, сколь многое недополучил ушедший ныне от них товарищ, как они его сами недооценили…

Так бывает редко. И так было с Олешей. Словно бы распрямился в гробу во весь истинный рост большой человек и писатель…

Октябрь 1968 —февраль 1969.

В середине двадцатых годов к нам в Москву стали приходить сатирические рассказы неизвестного дотоле писателя Михаила Зощенко, который обитал в Ленинграде. Впечатление от них было потрясающим. Мне шел двадцать шестой год, я тоже пробовал свои силы в жанре фельетона и юмористической новеллы, но сразу же честно признал полное превосходство ленинградского коллеги.

Впоследствии я познакомился с биографией Михаила Михайловича, узнал его «Рассказы Синебрюхова», в которых нетрудно обнаружить своеобразную тренировку к будущим типичным зощенковским вещам… Но сперва меня буквально ошеломил талант автора «Аристократки», «Бани», «Нервных людей»… Утверждаю, что в русской литературе никогда не появлялось ничего более смешного.

Разумеется, десятки неприхотливых литераторов кинулись подражать новому стилю изложения и новым сюжетам. Однако ни у одного из этих плагиаторов ничего не получалось. Почему? О том скажу ниже.

Набросились на новый «репертуар» исполнители рассказов. Тут результаты оказались удачнее. Еще бы! Короткие рассказы с такими четкими фабулами, удивительным — и притом совсем новым! — языком были, что называется, «самоигральными». Именно о таких ролях и рассказах говаривали в старину: «Положи ты эту вещь на суфлерскую будку, она сама вызовет смех».

И как результат подобного небывалого доселе, да и впоследствии не возникавшего успеха Михаила Михайловича осенила всероссийская молниеносно выросшая слава.

Как литератор я разбирался: в материале и темах зощенковских рассказов глубже, нежели рядовой читатель или слушатель. Меня поразило сразу же своеобразие методов этого писателя. Не хлопоча о том, я запомнил наизусть три-четыре рассказа и довольно часто читал их вслух в компании друзей и знакомых. Конечно, успех всегда был огромным, но причиной тому являлся авторский текст, а не мое исполнение.

Мне очень хотелось бы познакомиться с Михаилом Михайловичем. Но я жил в Москве, а он в Ленинграде. Туда я не собирался. И как-то не думал реально о возможности встретиться с этим чудодеем нашего столь трудного жанра…

В ТФ годы существовалв Москве маленький клуб худо жественной интеллигенции под названием «Кружок друзей литературы и искусства». Он организовался в годы нэпа в виде наследника дореволюционного литературно-художественного кружка. Наш кружок занял подвал в одном из зданий дома № 7 по Воротниковскому переулку (вблизи от площади Маяковского; впрочем, в то время площадь называлась Триумфальной). Дом этот принадлежал артистическому кооперативу, и там проживали актеры, певцы, танцовщики Большого театра и т. д. «Кружок» обладал хорошим рестораном, биллиардной, небольшим залом для мероприятий культурного плана. Я часто навещал уютный подвал по вечерам. За столиками и в читальне значительная часть посетителей состояла из приятелей моих и знакомых. И вот однажды, явившись в «Кружок», я обнаружил за одним из столов ресторана компанию литераторов, с которыми дружил. Там были Л. В. Никулин, В.П.Катаев и кто-то еще. С ними вместе ужинал неизвестный мне человек лет тридцати, небольшого роста брюнет с внимательным и спокойным взглядом больших черных глаз. Нас познакомили. И я буквально ахнул, когда гость назвал свою фамилию:

— Зощенко.

И произошло это в начале 1926 года…

Я опустился на стул визави с Михаилом Михайловичем и принялся его рассматривать довольно-таки бесцеремонно. Но при этом на лице моем отражался такой глубокий интерес к писателю, такое преклонение перед ннм, что Зощенко лишь улыбался… А беседа шла самая обычная. Говорили больше москвичи. Зощенко по своей привычке молчал или вставлял короткие реплики. Меня поразило, что автор самых смешных рассказов и фельетонов не шутит вовсе.

Да, этот спокойный и сдержанный человек никак не походил на сотрудников московской сатирической печати. В «Крокодиле» и в «Красном перце» и в прочих журналах, давно уже исчезнувших, царила атмосфера шумного богемного застолья. Выпивали и закусывали в редакциях редко, но, например, так называемые «темные заседания», назначением коих было рассмотрение и поиски сюжетов для карикатур, часто сопровождались подачей бутербродов и пива. А это влияло на характер сборищ всенепременно. Да и к тому же в первые годы советские сатирические журналы унаследовали нравы дореволюционного «Сатирикона», где редактора ихозяева журнала — Арк. Аверченко иАлексей

Радаков задавали тон непрерывной шутливой полемики. Да и трудно не острить, если цель собрания — именно создание возможно большего количества шуток… Уже в 30-х годах И. А. Ильф, не терпевший суесловия и пошлостей, часто прерывал развеселившихся товарищей сердитым вопросом: «Кончится когда-нибудь этот пир остроумия?!»

Да и я сам, человек шумный, не слишком контролировал в те годы, что я говорю… А тут — автор безумно смешных произведений держит себя, словно не его перу принадлежат эти шедевры!

Забегая вперед, скажу: М. М. Зощенко был человеком очень добрым и благожелательным. А в моем лице он, с его чуткостью, сразу же ощутил такое восхищение его творчеством, что это нас в какой-то мере сблизило буквально в полчаса. Я было собирался пойти домой сравнительно рано. Но ленинградский гость привлекал меня к себе, простите за банальный образ, как магнит. И я чувствовал ответные токи симпатии со стороны Михаила Михайловича. Оказалось, он даже помнит кое-что из моих рассказов — не слишком того достойных. Дело в том, что нашего корифея всегда интересовали судьбы жанра, в котором он работал сам. Потому он и читал внимательно материалы сатирических изданий и удерживал в памяти многое…