Джером Джером - Ангел, автор и другие

И что же? Желая узурпатору спокойной ночи, наша очаровательная хозяйка поблагодарила его точно в тех же выражениях, с какими обратилась бы к Томпкинсу — достойнейшему из достойных, чье безупречное чувство юмора и несомненная, безошибочная тактичность сделали бы день поистине незабываемым.

Мы дорого платим за стремление к искренности. Например, с некоторых пор окончательно утратили возможность с благодарностью принимать похвалы в свой адрес: признание просто обесценилось. Случается, люди крепко жмут мне руку и сообщают, что с удовольствием читают мои книги. Но теплые слова лишь раздражают. Не то чтобы я недооценивал комплименты — на подобное высокомерие не способен никто. Нет, я просто не верю, что собеседники говорят то, что думают. То же самое они сказали бы, не прочитав ни строчки из написанного тем автором, которому старательно льстят. Если я захожу к кому-нибудь домой и вижу, что на диване вверх обложкой лежит раскрытая книга, написать которую судьба приказала именно мне, то в мозгу немедленно зарождается подозрение. Вполне возможно, что накануне моего появления между хозяином и хозяйкой произошел следующий диалог:

— Не забудь, завтра должен прийти этот Дж…

— Завтра? Неужели нельзя было сказать пораньше?

— Говорил еще на прошлой неделе. Вечно ты все забываешь!

— Нет, не говорил. Я бы запомнила. Он что-то собой представляет?

— Ничего особенного. Всего лишь пишет книги.

— Какие книги? Хотя бы приличные?

— Разумеется, приличные. Иначе я бы его не пригласил. Сейчас эти люди ходят из гостиной в гостиную. Кстати, у нас найдется хоть одно из его сочинений?

— Вряд ли. Впрочем, надо посмотреть. Если бы сказал раньше, можно было бы заказать.

— Ничего, я как раз собираюсь в город. Заодно по дороге загляну и в книжный.

— Денег жалко. Может быть, лучше взять в библиотеке?

— Нет, давай купим. Так солиднее. Ничего, потом подарим кому-нибудь на день рождения.

С другой стороны, диалог мог звучать и иначе. Например, хозяйка вполне могла бы воскликнуть:

— О, как я рада, что он придет! Давно мечтала познакомиться!

Возможно, она с нетерпением ждала выхода моего нового романа и купила книгу едва ли не в день публикации. А теперь читает уже во второй раз, но отвлеклась и случайно забыла в любимом уголке дивана. Увы, привычка к лицемерию и осознание всеобщей неискренности свела все комплименты к пустым, ничего не значащим формулам. В одной гостиной меня увлекла в сторонку знакомая леди. Только что прибыл главный гость — маститый писатель.

— Скажите, — потребовала леди, — что он написал? Мне совсем некогда читать.

Я уже собрался ответить, как в разговор вклинился один заядлый шутник.

— «Монастырь и семейный очаг», — поведал он. — А еще «Адама Бида» (тому, кто случайно забыл, напоминаю: первое произведение принадлежит перу Чарлза Рида, а автор второго — Джордж Элиот).

Остряк хорошо знал мою собеседницу. Она отличалась добрым сердцем, но слегка сумбурным складом ума. В тот вечер известному сочинителю пришлось выслушать пространную хвалебную речь в адрес каждого из этих романов. Они оказались в числе тех немногих, которые она сумела прочитать, так что комплименты не потребовали особых усилий. Впоследствии леди призналась, что нашла литературного льва весьма приятным, но…

— Если не считать того, — добавила она со смехом, — что он слишком много о себе воображает. Представляете, заявил, что считает обе книги шедеврами англоязычной литературы.

Порой бывает полезно упомянуть имя автора. Некоторые этого никогда не делают, особенно если речь идет о театральных произведениях. Один уважаемый драматург рассказывал, что однажды повел приехавших из колонии друзей на пьесу собственного сочинения. После приятного обеда в хорошем ресторане гости выразили желание отправиться в театр, и он решил сделать сюрприз: утаил, что пьеса вышла из-под его собственного пера. Заглянуть в программку заядлые театралы не потрудились. По ходу действия выяснилось, что комедия не соответствует чувству юмора колониальных собратьев. В итоге первое действие они просидели в унынии, а едва занавес закрылся, нетерпеливо вскочили.

— Нет уж, с меня хватит! — воскликнул один из разочарованных ценителей.

— Пойдемте лучше в «Эмпайр», — предложил второй.

Драматургу ничего не оставалось, как покинуть зал вслед за друзьями. Он решил, что во всем виноват обед.

Один мой молодой приятель из хорошей семьи совершил мезальянс: женился на дочери канадского фермера — милой, искренней, невероятно хорошенькой девушке, один лишь изящный мизинчик которой вобрал в себя больше воли и характера, чем рассеяно в томных фигурах других молодых особ. Я встретился с молодым супругом примерно через три месяца после того, как пара вернулась в Лондон.

— Ну, — поинтересовался я, — и как тебе семейная жизнь?

— О, моя жена — самое очаровательное существо на свете, — ответил приятель. — У нее только один недостаток: верит всему, что говорят окружающие.

— Не волнуйся, это скоро пройдет, — утешил я.

— Хорошо бы, — вздохнул он. — Порой случаются достаточно неприятные казусы.

— Да, наверное, излишняя доверчивость создает определенные трудности, — согласился я.

— Понимаешь, Клер не отличается прекрасным образованием и не может похвалиться светской утонченностью, — продолжил супруг, явно радуясь возможности заполучить сочувствующего слушателя. — Собственно, она никогда не претендовала на образованность, культуру и прекрасные манеры. И женился на ней я вовсе не из-за этого. Но сейчас бедняжке начинает казаться, что, сама того не сознавая, она давно постигла все светские тонкости. Играет на фортепиано, как школьница на родительском собрании. Предупреждала собравшихся, что владеет инструментом плохо, по крайней мере пыталась предупредить. Но все вокруг начали уверять, что такого не может быть, что они слышали хвалебные отзывы и теперь мечтают насладиться высоким мастерством. Моя жена — воплощение доброты: готова встать на голову, если кто-нибудь очень попросит. И вот она решила, что гостям действительно жизненно необходимо послушать музыку, и не посмела отказать. Льстецы тут же заявили, что исполнительница обладает необыкновенным туше — так оно и есть, только сама она даже не в состоянии понять, о чем речь. Почему же талантливая леди не занялась музыкой профессионально? Доверчивая девочка всерьез задумалась об упущенных возможностях. Публика не насытилась, просила играть еще и еще и не встретила отказа. В следующий вечер мне пришлось стыдливо прятаться в темном углу и слушать четыре пьесы подряд, причем одной из них оказалась соната Бетховена. Мы заранее знали, что прозвучит соната Бетховена. Прежде чем начать играть, жена объявила название произведения, иначе можно было решить, что звучит ее собственный опус. Все мы сидели с деревянными физиономиями и разглядывали пол. Когда пытка закончилась, те, кто не смог пробраться к исполнительнице, чтобы вдоволь поглумиться, окружили меня. Всем хотелось знать, почему я держал сокровище в секрете и никому не говорил, что открыл яркое музыкальное дарование. Честное слово, однажды не выдержу и оттаскаю кого-нибудь из лицемеров за нос. Чувствую, что так оно и случится. А еще Клер обожает декламировать какую-то странную поэму. До сих пор не понимаю, что это за сочинение — комическое или серьезное. В исполнении жены воплотились худшие качества обоих жанров. Главным образом речь идет об ангеле и ребенке, однако примерно в середине поэмы в сюжет вклинивается собака, и с этой минуты уже невозможно понять, кто именно произносит реплики: иногда кажется, что ангел, а потом вдруг оказывается, что собака. Легче всего узнать ребенка: тот почему-то постоянно гнусавит. Мне пришлось выслушать кошмарное творение уже не меньше полусотни раз. И представьте себе, неутомимая артистка готовит новый номер!