Дмитрий Лихачев - Раздумья

Мы не храним старину не потому, что ее много, не потому, что среди нас мало ценителей красоты прошлого, мало патриотизма, любящих родную историю и родное искусство, а потому, что слишком спешим, слишком ждем немедленной «отдачи», не верим в медленные целители души. А ведь памятники старины воспитывают, как и ухоженные леса воспитывают заботливое отношение к окружающей природе.

Особенное воспитательное значение имеют мемориальные места — места боев, усадьбы писателей, художников, ученых, их квартиры, их любимые пейзажи (должны быть зоны охраняемых пейзажей, зоны охраняемых городских ландшафтов). Их совсем не так много, как иногда кажется. И те, что есть, окружены любовью местных энтузиастов, добровольных музейных работников — работников «на общественных началах». Но как часто они безнадзорны у тех, кто за них должен отвечать по долгу службы!

И еще одно: почему мы боимся мертвых? Почему так плохо храним родные могилы? Что мы, суеверны? Верим в привидения, в вурдалаков? Ведь кладбища в маленьких городах, селениях всегда были любимыми местами прогулок. Посмотреть на близкие могилы, прочесть чью-то фамилию, имя и отчество, даты жизни — почему все это стало нас страшить и пугать? Неужели мы думаем, что никогда не умрем? Во все века и во всех странах сознание собственной смертности воспитывало и приучало думать о том, какую память мы по себе оставим.

Но если мы не верим, что оставим по себе памяти, тогда и делать можно что угодно, живи мгновением, или, как говорят разные пошляки, «лови момент». А нам необходимо ощущать себя в истории, понимать свое значение в современной жизни, даже если она «частная», небольшая, но все же добрая для окружающих…

Каждый может делать что-то доброе и оставить по себе добрую память.

Хранить память о других — это оставлять добрую память о себе.

Чтобы воспринять культурные ценности во всей их полноте, необходимо знать их происхождение, процесс их созидания и исторического изменения, заложенную в них «культурную память».

Чтобы воспринять художественное произведение точно и безошибочно, надо знать, кем, как и при каких обстоятельствах оно создавалось.

Так же точно и литературу в целом мы по-настоящему поймем, когда будем знать, как литература создавалась, формировалась, как участвовала в жизни народа.

Человеческое познание позволяет проникать в чужое сознание, не становясь этим чужим. Мы можем понимать то, что нам несвойственно, что отсутствует у нас самих или даже противоположно нам.

Это свойство человеческого познания казалось всегда особенно удивительным в произведениях искусства. Примитивное объяснение способности творца понять явления, которые он изображает, заключается в том, что изображаемое составляет частицу души самого творца, свойственно творцу и представляет собой результат самопознания. Так создаются легенды о том, что художник, проникновенно изображавший преступление, сам преступник, а объективное воспроизведение какой-либо идеи принимается за убежденность в этой идее.

Однако в потенции познающего лежит познание всего окружающего его мира, каким бы сложным и посторонним для познающего этот мир ни был. При этом чем глубже и шире развита личность познающего (творца-художника), тем большими способностями проникновения в личности других людей он обладает.

Наше понимание других культур зависит от объема накапливаемых знаний об этих культурах.

Культура движется вперед путем познавательных открытий и путем освоения этих открытий, их осмысления в современности и для современности. Но открытия эти и их освоение не требуют перевоплощений, как их не требует и творчество отдельного художника.

Познание чужой культуры или культуры прошлого имеет глубоким результатом не внешние заимствования (хотя отдельные частные заимствования могут оказаться полезными), а общий подъем уровня собственной культуры, развитие ее познавательных способностей, «познавательной гибкости», увеличение диапазона возможностей, диапазона творческого выбора.

Кино в моей жизни?

Я помню еще первые его шаги. Совсем маленьким мальчиком я стал заядлым любителем кинематографа, как его тогда называли. Жили мы в то время на Офицерской улице в Петербурге, как раз напротив кинотеатра «Мираж», и ходили туда на все «перемены» (так называлась смена программы). По субботам мы собирались всей семьей, одевались, как на праздник… Киносеанс состоял из нескольких короткометражных лент: «видовая» или «научная» кинохроника, потом «феерия», одна или две «драмы» и, наконец, «комическая» лента.

Хорошо помню содержание тех фильмов. Помню, как испугался, увидев идущий прямо на меня поезд. Интересно было наблюдать охоту в Африке. Лента «Гибель «Титаника» буквально потрясла — это был документальный фильм, кинооператоры отправились с пароходом в первый рейс и после трагедии с большим трудом вывезли отснятую пленку на спасательных шлюпках. Потом, встретившись с игровой картиной «Сто дней Наполеона», я долго был уверен, что она тоже документальная, что показывают подлинную жизнь, подлинные события.

В этих простеньких, немудреных фильмах просматривались зачатки будущего киноискусства, чего мы, конечно, не осознавали. Некоторые фильмы были цветными (раскрашенными от руки), звуковыми, потому что сопровождались не только аккомпанементом на фортепиано, но и выкриками, выстрелами (их производили ударами палки). При всей своей примитивности они будили воображение, как бы даже воспитывали его.

Так, посмотрев картину «Дети капитана Гранта», я совсем иначе, образно, стал воспринимать другие романы Ж юля Верна, воображать их героев, будто смотрю фильм. Кино познакомило меня с писателем, помогло полюбить его. А ведь Жюль Верн — это целый мир, чего только нет в его произведениях! Он давал людям моего поколения не только литературное, но и общее образование. Поэтому считаю столь важным то, что знакомство с литературой для многих людей, особенно юных, начинается с кинематографа, но, к сожалению, иногда на этом и кончается. Бывает, что и знакомство с Пушкиным кое для кого начинается с оперы «Евгений Онегин» и на этом заканчивается. Мне искренне жаль этих людей, так и не изведавших прелести и мудрости пушкинского стиха. Вместе с тем уверен, что если после фильма, созданного по литературному произведению, зритель не заинтересуется книгой, чтобы с нею сравнить увиденное, то это первое свидетельство того, что зрелище на него не подействовало, не разбудило воображение.

Думаю, мы еще не до конца осознаем роль кинематографа в нашем воспитании, в процессе познания мира. Сегодня естественно, что любой мальчишка знает, какие деревья растут, скажем, в Индии и какие звери бродят по африканской саванне, явственно представляет себе американские небоскребы. И все благодаря кинематографу, экрану. Дети, которые воспитывались иначе, в лучшем случае на иллюстрациях из журнала «Природа и люди» или «Вокруг света», таких широких и емких познаний о наших соседях по планете, о жизни не имели и иметь не могли.