Коллектив авторов - Большая книга лучших притч всех времен и народов

– Татьяна! – промолвила она. – Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила? Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи!

– Вася мой помер, – тихо проговорила баба, и наболевшие слёзы снова побежали по её впалым щекам. – Значит, и мой пришёл конец: с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посолённые.

Барыня только плечами пожала и пошла вон. Ей-то соль доставалась дёшево.

– Почему вы так дорожите бессмертием души? – спросил я.

– Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной… А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!

– В обладании Истиной?

– Конечно.

– Позвольте, в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою. И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» – «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь – прямая линия!» – «Неужели! о, какое блаженство!» – кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеетёсь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства. Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело… Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен. На знании Истины вся жизнь построена; но как это «обладать ею»? Да ещё находить в этом блаженство?

Вблизи большого города, по широкой проезжей дороге шёл старый, больной человек. Он шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и спотыкаясь, ступали тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нём висела лохмотьями; непокрытая голова падала на грудь… Он изнемогал.

Он присел на придорожный камень, наклонился вперёд, облокотился, закрыл лицо обеими руками, и сквозь искривлённые пальцы закапали слёзы на сухую, седую пыль.

Он вспоминал…

Вспоминал он, как и он был некогда здоров и богат и как он здоровье истратил, а богатство роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба, и все его покинули, друзья ещё раньше врагов… Неужели ж ему унизиться до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце, и стыдно.

А слёзы всё капали да капали, пестря седую пыль.

Вдруг он услышал, что кто-то зовёт его по имени; он поднял усталую голову – и увидал перед собою незнакомца. Лицо спокойное и важное, но не строгое; глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный, но не злой.

– Ты всё своё богатство роздал, – послышался ровный голос. – Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал?

– Не жалею, – ответил со вздохом старик, – только вот умираю я теперь.

– И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, – продолжал незнакомец, – не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?

Старик ничего не ответил и задумался.

– Так и ты теперь не гордись, бедняк, – заговорил опять незнакомец, – ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать на деле, что они добры.

Старик встрепенулся, вскинул глазами, но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался прохожий. Старик подошёл к нему и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с суровым видом и не дал ничего.

Но за ним шёл другой – и тот подал старику малую милостыню. И старик купил себе на данные гроши хлеба. И сладок показался ему выпрошенный кусок, и не было стыда у него на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.

По улице столицы мчится вприпрыжку молодой ещё человек. Его движенья веселы, бойки; глаза сияют, ухмыляются губы, приятно алеет умилённое лицо… Он весь – довольство и радость.

Что с ним случилось? Досталось ли ему наследство? Повысили ли его чином? Спешит ли он на любовное свиданье? Или просто он хорошо позавтракал – и чувство здоровья, чувство сытой силы взыграло во всех его членах? Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав!

Нет. Он сочинил клевету на знакомого, распространил её тщательно, услышал её, эту самую клевету, из уст другого знакомого – и сам ей поверил.

О, как доволен, как даже добр в эту минуту этот милый, многообещающий молодой человек!

Отец с сыном шли через горы. Мальчик споткнулся о камень, упал, больно ударился и закричал:

– А-а-а-й!!!

И тут же услышал откуда-то из-за горы голос, который повторил за ним:

– А-а-а-й!!!

Любопытство одержало верх над страхом, и мальчик прокричал:

– Кто тут?

И получил ответ:

– Кто тут?

Рассерженный, он закричал:

– Трус!

И услышал:

– Трус!

Мальчик посмотрел на отца и спросил:

– Папа, что это?

Мужчина, улыбаясь, сказал:

– Сын мой, будь внимателен, – и крикнул в горы:

– Я тебя обожаю!

И голос ответил:

– Я тебя обожаю!

Мужчина крикнул:

– Ты – лучший!

И голос ответил:

– Ты – лучший!

Ребенок был удивлен и ничего не понимал. Тогда отец объяснил ему:

– Люди называют это эхом, но в действительности это как жизнь. Возвращает тебе все, что ты говоришь и делаешь.

Наша жизнь – это отражение наших действий. Если хочешь больше любви от мира, отдавай больше любви окружающим. Желаешь счастья – дай счастье тем, кто вокруг тебя. Хочешь улыбки от души – улыбнись тем, кого знаешь. Жизнь возвращает нам все, что мы ей дали. Наша жизнь – не совпадения, а отражение нас самих.

В одном оазисе, затерянном среди пустынь, рядом с деревцами финиковых пальм сидел старый Али. Его сосед Хаким, богатый торговец, который вышел проветрить своих верблюдов, увидел, как запыхавшийся Али упорно копает песок.

– Как дела, старик? Мир тебе!

– И тебе, – ответил Али.

– Что ты делаешь здесь, по такой жаре, зачем ты ковыряешь землю этой палкой?

– Сажаю, – ответил старик.

– Что ты сажаешь здесь, Али?

– Финики, – ответил старик, вставляя в ямку пальму.

– Финики?! – повторил купец, и закрыл глаза так, как будто услышал самую большую глупость. – Жара повредила твой ум, дорогой друг. Поднимись, брось это пустое дело, пойдем в лавку, выпьем по рюмке.

– Нет, я должен закончить сажать. После этого, если хочешь, выпьем.

– Скажи, друг, сколько тебе лет?

– Не знаю, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… не знаю… забыл. А какое это имеет значение?