Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии

Снилось безымянное место, одно из тех, куда я то и дело возвращаюсь во сне — луг и гора в полнеба, нависшая над лугом. Ни ветерка, ни дуновения: время исчезает — за отсутствием событий. Или наоборот: время становится событием и потому исчезает.

Снилось, что сердце моё обернулось лягушкой и выпрыгнуло в окно. Я пустился вдогонку, бежал по улицам, расспрашивая встречных, и встречные — как ни в чём не бывало — отвечали, что — да, мол, видели, вон туда поскакала. Так, руководствуясь указаниями прохожих и проезжих я бежал всё дальше, и чем дальше бежал, тем лучше понимал, что шансы мои невелики. Наконец, я оказался у воды, и к своему облегчению нашёл лягушонку посреди озера, сидящую внутри цветка с переменным количеством лепестков. Каждый лепесток, стоило присмотреться, тут же делился надвое, и каждый из новых лепестков делился в свою очередь: казалось, что бахрома лепестков дышит. Внутренняя часть цветка была огненно-жёлтой, такой яркой, что я (во сне) был вынужден отвернуться, чтобы не ослепнуть. Прямо посреди этого сияния сидела моя лягушка, и я почувствовал пустоту в груди — зная, что это — моё сердце — там, посреди озера. Я вошёл в воду сперва по колено, после — по пояс, потом вдруг провалился по горло, и довольно долго брёл, стараясь держать подбородок повыше, чтобы не захлебнуться. Но когда я оказался у самого цветка, дно под ногами ухнуло вниз, и я окунулся с головой. Испугавшись, сделал шаг назад и вдохнул побольше воздуха. До цветка было рукой подать, и я решил нырнуть и проплыть остаток расстояния под водой. Но там, внизу, мне открылась иная картина. Стебель, на котором держался цветок, был похож на один из модных прозрачных лифтов в стиле хай-тек, вверх и вниз по этому стеблю сновали миллионы людей, животных, каких-то безымянных, совершенно неописуемых существ. Было ясно, что часть из них хотят подняться к самому цветку, а другая часть — наоборот — убраться от него подальше. Приглядевшись, я понял, что два эти противоположных стремления происходят из специфического метаболизма гигантского растения. Где-то там, в темноте, были его корни, и те из обитателей стебля, что двигались вниз, достигали корней. Я позабыл о том, что нахожусь под водой, без воздуха, и застыл в невесомости, наблюдая за происходящим. В какой-то момент сосущее чувство в груди превратилось в жжение, какое бывает у тех, кто долго обходился без воздуха, я пулей выскочил из воды и тут же проснулся.

Снился человек, у которого вместо ушей были спичечные коробки. Время от времени кто-то подходил, чиркал спичкой, и человек этот таинственно улыбался — будто всякий раз ему сообщали нечто исключительно важное, не предназначенное для посторонних ушей.

Снилось побережье. Справа — до самого горизонта — ровная линия песка. Слева — море. Иду по узенькой дорожке, вылизанной волнами.

Неожиданно для самого себя понимаю, что не один. Краем глаза замечаю движение: рядом идёт кто-то ещё.

Пытаюсь повернуть голову, рассмотреть спутника: ничего не выходит. То есть, я его вижу, но так, как видят предмет или человека, который находится на периферии обозримого пространства. Никаких деталей: смутное расплывчатое пятно.

Какое-то время продолжаю свои попытки, но быстро успокаиваюсь: ясно, что человек этот настроен ко мне дружелюбно.

Зато удаётся — опять же — краем глаза, краем сознания — уловить дополнительное движение: справа и слева, и сзади, и впереди идут люди.

И тут происходит внезапная и ошеломляющая смена перспективы: оказывается, песок, по которому мы ступаем, не песок вовсе, а тысячи, миллионы людей, животных, птиц, рыб, каких-то совершенно незнакомых мне существ, которые тоже движутся где-то далеко внизу.

Подняв голову, я вижу тень какого-то шевеления или колыхания. Становится ясно, что справа и слева, там, где прежде были море и пустыня, теперь тоже перемещаются какие-то фигуры, мало похожие на человеческие.

Тут мой спутник поворачивает ко мне голову (я по-прежнему не могу разглядеть его лица, но улавливаю общее движение) и говорит: ты просто забыл выключить свет.

Проснувшись, я понял, что и в самом деле забыл потушить на ночь лампу над изголовьем.

Снилось, что я маленький и хочу на ручки: мама улыбается, раскрывает объятия, но вдруг резко отстраняется и говорит: осторожно, я медная. Меня это останавливает, не понимаю, что она имеет в виду, но — отступаю в угол и принимаюсь за ней наблюдать. Мама пьёт кофе, курит, пепел падает в пепельницу. Пепельница — медная, — говорю я и вдруг понимаю, что сказав «пепельница — медная», я вырос и теперь мне нельзя на ручки. Ничего, — говорит мама, — главное, у тебя — хрусталь. Я осматриваю себя с ног до головы, заглядываю в карманы — нет никакого хрусталя. А ты загляни в зеркало, — смеётся мама. Вместо собственного отражения вижу в зеркале полупрозрачную фигуру, повторяющую мои очертания, но как бы недооформленную, неполную. Будто кто-то собрался изваять меня в хрустале, но бросил на полдороге. Это я? — спрашиваю маму. Когда станешь прозрачным, — отвечает мама, — я попрошусь к тебе на ручки.

Снился человек с аквариумом вместо головы. В аквариуме плавали рыбки с человеческими лицами. Подойдя ближе, я увидел, что лица у них одинаковые. Человек повернулся в мою сторону, и рыбки, плававшие хаотично, вдруг — все как одна — повернулись ко мне.

«Разве сегодня не твой день рождения?» — спросили они хором. Голоса у них были мужскими, но разнокалиберными — у кого бас, у кого тенор, у кого баритон, и вопрос прозвучал как длящееся до-минорное трезвучие. Почему-то во сне для меня было важен этот до-минор (позже, наяву, я вспомнил о до-миноре у Моцарта и у Гайдна).

«Сегодня?» — удивился я.

Человек с аквариумом вместо головы встал, поклонился мне (вода чудом не расплескалась) и достал из-за спины букет цветов.

«С днём рождения тебя! — пропели рыбки, — С днём рождения тебя! С днём рождения, милый Гена! С днём рождения тебя!» Песенка про день рождения у них тоже почему-то прозвучала в до-миноре.

«Какой такой Гена?» — растерялся я.

«Когда человек рождается, ему дают имя, — ответили рыбки речитативом, — тебе вовсе не обязательно называться Геной. Можешь выбрать любое имя — на свой вкус».

«Но у меня уже есть имя», — возразил я.

«В самом деле? — запели рыбки, — И какое же?»

Я призадумался и вдруг понял, что не помню, как меня зовут. Принялся лихорадочно перебирать известные имена, но так ничего и не вспомнил.

Рыбки ждали-ждали, и потихоньку разбрелись по своим делам. Осталась одна, которая по-прежнему смотрела на меня участливо и немного настороженно. «Вспомнил?» — спросила она.