Андрей Лукин - Мы в город Изумрудный... [СИ]

— Ага, попался!

Том не отвечал. Он сделал последний мазок, откинулся назад, оценивая его глазами художника, полюбовался, затем ещё раз провёл кистью, устраняя ему одному видимую неточность.

— Что, брат жевун, заставляют работать? — спросил Бен, подступая с другой стороны.

Том оглянулся на него:

— А, это ты. Я и не заметил.

— Я иду купаться, — сказал Бен. — Но ты-то, конечно, со мной не пойдёшь. Тебе работать надо.

— Что ты называешь работой? — удивился Том. — Вот это? Какая же тут работа. Это… Это, Бен, ответственное дело. Вот тебе, могу побиться об заклад, в жизни никто не позволит дуболомов раскрашивать.

Кисть продолжала вдохновенно гулять по плечам деревянного солдата.

Бен сглотнул. Дело представилось в новом свете. Он заискивающе предложил:

— Слушай, Том, дай и мне покрасить немножко. Хотя бы вот эту руку.

Том задумался, но потом тряхнул головой:

— Нет, не выйдет. Дядя Урфин сказал, что краска должна лежать ровно. А это не у каждого получится. Вряд ли ты справишься. Здесь нужно меру знать.

— Никогда бы не подумал. Слушай, Том, дай мне попробовать… Ну, хоть немножко. Я бы на твоём месте дал бы. А, Том?

— Ну, даже и не знаю… Попробуй… Хотя… Нет, даже и не проси.

— Я тебе за это светящийся шарик из шерсти шестилапого дам.

Шарик был довольно старый и уже почти не светился, но дело было, разумеется, вовсе не в шарике. Том вручил Бену кисть с видимой неохотой, однако с явным восторгом в душе. И пока бывший Дровосек трудился и потел вокруг второго дуболома, Том лежал на травке в прохладной тени и расставлял сети для других простаков. В простаках отбоя не было: мальчишки то и дело подходили к нему позубоскалить, и оставались красить. К тому времени, когда Бен Кокус уже выбился из сил, Том продал очередь Лину Бакеру за пару лягушек, а когда Лин устал, его сменил Вик Викис, внеся плату почти настоящим клыком саблезубого тигра, — и так далее, и так далее, до самого обеда.

Дядя Урфин выглянув за ворота, ничего не сказал, только удивлённо сдвинул брови и покачал головой. Дело двигалось, дуболомы сверкали свежей краской, Том распоряжался с видом заправского капрала. Придраться было не к чему.

К полудню Том из жалкого бедняка, каким он был утром, превратился в сказочного богача, утопающего в роскоши. Кроме вышеупомянутых вещей у него оказались десять стеклянных пуговиц, семь негодных серебряных бубенчиков, одна старая шляпа без полей, половинка людоедской кастрюли, обрывок змеиной шкуры, золотой ключ, с которого давно слезло всё золото, разноцветное перо попугая, старый башмак на верёвочке, чтобы его крутить, и настоящие очки из Изумрудного города с одним треснувшим стеклом. О великом множестве вкусных и съедобных вещей, вроде сладких пастилок и пирожков с фруктовой начинкой мы не будем даже и упоминать, поскольку почти все они уже благополучно уместились у Тома в желудке.

Том приятно и весело провел время в большой компании, ничего не делая, а все десять дуболомов выкрашены в жёлтый цвет уже по третьему разу! Если бы краска не кончилась, он разорил бы всех мальчишек Когиды.

Глядя на результаты своей деятельности, Том оказал себе, что, в сущности, жизнь довольно приятная штука. Сам того не ведая, он открыл великий закон, управляющий поступками людей, а именно: для того чтобы человек или мальчик страстно захотел обладать какой-нибудь вещью, пусть эта вещь достанется ему возможно труднее.

Некоторое время Том не двигался с места; он размышлял над той существенной переменой, какая произошла в его жизни, а потом приказал дуболомам оставаться на месте и направил свои стопы в главный штаб — рапортовать об окончании работы.

Он успел как раз к обеду. Тётя Гинги и дядя Урфин уже садились за стол.

— А теперь мне можно пойти поиграть? — спросил Том.

— Как, ты уже всё сделал?

— Да, все дуболомы покрашены и сохнут на солнце.

— Если бы я не видел своими глазами, как ты этого добился, я бы тебе не поверил, — усмехнулся дядя Урфин. — Ну, так и быть, ты можешь быть свободен до ужина.

— Дядя, а для чего тебе столько дуболомов? — Том решился задать давно волновавший его вопрос.

— Не приставай к дяде с глупостями, Том, — тут же прикрикнула тётя, но дядя положил руку ей на плечо:

— Это вовсе не глупости, дорогая. Ты понимаешь, Том, я ведь не собираюсь всю свою жизнь сидеть сиднем на одном месте, сколачивая столы и табуреты для соседей. У меня грандиозные планы, я хочу, чтобы у тёти Гинги была обеспеченная старость, а у тебя счастливое будущее… Вот скажи, ты хотел бы побывать в Изумрудном городе? Хотел бы посмотреть на Страшилу Мудрого, поговорить с длиннобородым солдатом?.. Посидеть на кресле губернатора, наконец? Хотел бы?

Том даже подпрыгнул после такого вопроса. Хотел ли бы он? Ха! Да он готов был отдать все свои с таким трудом заработанные сокровища за одну только возможность взглянуть на знаменитый Изумрудный город хотя бы издали!

— Вот, — наставительно сказал дядя. — Для этого мне и нужны дуболомы. Каким образом они нам в этом помогут… я объясню чуть позже. Тебе понравится, я обещаю. А пока… За хороший труд полагается достойное вознаграждение. Что ты хотел бы получить?

«У меня уже всё есть» чуть было не ляпнул Том, но вовремя спохватился и сказал как можно более равнодушно:

— Ну, я даже не знаю… Может быть немного живительного порошка.

— Для чего тебе порошок? — удивился дядя. — Он ведь пригоден только для того, чтобы оживлять дуболомов. Или ты опять хочешь просыпать его на какие-нибудь рога?

Он засмеялся, тётя Гинги поджала губы, а Том невольно дотронулся до одного места, которое не так давно крепко пострадало от внезапно взбесившихся рогов.

— Нет, — сказал Том. — Я думаю оживить парочку своих игрушечных солдатиков.

— Понятно, — сказал дядя Урфин. — Для тренировки. Ну, иди, можешь отсыпать немного. Только гляди, осторожнее. И учти, я позволяю тебе это только потому, что ты очень помог мне в борьбе с сорняками.

— Спасибо, дядя! — обрадовался Том и уже собрался выскочить на улицу, но его остановил строгий голос тёти Гинги:

— Том, а ты разве не собираешься обедать? Ты ведь с утра ничего не ел.

— Тётя, я сыт, — отмахнулся Том. После пирожков и пастилок он на еду не мог смотреть без отвращения.

На самом деле, разумеется, он вовсе не намерен был оживлять своих солдатиков. Ему вполне хватало живых дуболомов, от которых и так уже было не протолкнуться в их не слишком просторном дворе. У Тома имелся давний враг, которому он собирался отомстить страшной местью. И теперь у него такая возможность появилась. Врагом являлся директор школы Доб Бинус, от которого Тому нередко доставалось на орехи, и крепкая рука которого, вооружённая пучком упругих розг, регулярно напоминала Тому, что в мальчишеском организме есть места, сидеть на которых после наказания бывает довольно неприятно. Последняя экзекуция, случившаяся два дня назад, по твёрдому убеждению Тома была чрезмерно суровой и абсолютно незаслуженной. Ведь змею, которую Том принёс в сумке на урок, выпустил вовсе не он, а Бен Кокус. Но директор сразу решил, что виноват именно Том, и розги долго пели над бедолагой победную песнь. За обиду следовало отомстить.