Илья Ганин - Королевские клетки

В день отправки она хотела все-таки поехать с основным конвоем, а фургон с тяжело ранеными отправить тихим ходом под присмотром Пайко, но "жизнь внесла коррективы"…

— Конечно прокачусь. — проскрипел Томмен на ее предложение. Услышав какие-то не те нотки в голосе, Лиля присмотрелась, сложила два и два и заподозрила неладное.

— Штаны снимай.

— Что?!

— Штаны снимай, говорю! А то сейчас Рупа позову и кого-нибудь из парней. Давай-давай, твои серые подштанники меня не напугают.

— Ты сдурела, Графиня?!

— Так. Господин не понимает. Ну, будем мужиков ждать, Рагна?

— Еще чего. Прости, старый…

В-общем, справиться с двумя здоровыми женщинами — задача не для скверно себя чувствующего старика.

-..б твою мать, Томмен!!! — взвыла Лиля, как только увидела его ноги. — Дебил ты старый!!! Ты с этим еще и стоял полдня за столом!!!… нутый ты осел!!!

— Что ты орешь?! — окрысился покрасневший лекарь, прикрывая известное место.

— Альдонай тебя спаси, Старый. — охнула вслед за ней Рагна. — Что на тебе выросло-то?!

— Это не выросло, это вены распухли! Мальдононайскую твою роту — что мне с тобой делать?! Мать твою, имбецил, у меня ни игл, ни УЗИ, ни шовного материала такого нет!!! — Лиля хваталась за голову. — Ты ж их даже не бинтовал!!!

— Больно было бинтовать!

— А сейчас тебе что, щекотно?! Что ты пил, тупица, тебе же с утра ходить-то небось уже больно?!

— Так. — раздался над ухом голос командира полка. — Не убиваем друг друга, докладываем по… Матерь божья!!! Что с ногами?!

— Варикоз. Растяжение вен. Из-за, я так понимаю, слишком долгой статической нагрузки.

— А попонятнее?

— Слишком много стоял, когда это уже началось. И даже не сказал!!!

Тут Лиля обратила внимание на то, что Джеррисон Иртон ее уже не слушает. Он смотрит на Пайко Томмена. И взгляд его говорит лекарю куда больше ее криков.

— Они же умирали, парень… — тихо сказал Томмен. — Я что, пойду полежу, пока за меня девки отдуваются?

— Ты что творишь, лекарь? — также тихо спросил Джесс. — Делать мы что без тебя будем? А?

— Не гони меня, командир. — с болью в голосе попросил Пайко. — Сдохну я за месяц без дела, ты же понимаешь…

— Это лечится? — кивнул на его ноги Иртон.

— Нет, — покачала головой Лилиан. — Не могу. Не сейчас.

— То есть? А когда?

— Мне известен, если уж дело до ТАКОГО дошло, только один способ лечения — вырезать эти части вен и зашить. Но мне нечем это зашить, такого материала у меня нет. И, не вдаваясь в подробности, это только часть задачи. С этим тоже живут, если кому интересно. Но, конечно, бегать не придется.

— Сейчас что делать?

— ЛЕЖАТЬ. Я намажу ноги. И подумаю, что еще можно сделать… Нет, но твою мать, Томмен, ты все-таки дебил, как те самые новики!

— Хватит, мадам! Уж если вы называетесь моей женой — ну хоть не ругайтесь как обозник… Лекарь, ты болен, и отправляешься с нами. Мадам Брокленд, вам придется идти с арьергардом. Раз уж вы не оставляете раненных.

— Есть идти с арьергардом одним фургоном… Томмен, тебя отправляем с основным лазаретом. Как пациента.

— Ладно, пока решили.

Уходя, полковник Иртон подумал, что вот еще одна странность в копилочку. Это ее вечное "Есть исполнять то-то" в ответ на приказание. Его тренированное ухо слышало за этим армию — причем он такой армии не знал…

— Госпожа, а ты?!

— Что — я, Лейф?

— Нас всего-то двенадцать…

— Лейф, ну возьми с собой еще человека три, а остальные пусть сопровождают основные возы. Ингрид с собой возьмем — Лиля решила "подсластить" решение. Лейф не любил оставлять ее без охраны. А "охрана" в его представлении начиналась от десятка.

— Госпожа, этого все равно мало.

— Мы еще сержантов прихватим. Слушай, ну не можем же мы тут кораблем плавать…

Лейф смирился.

С холма на холм, из перелеска на лыску и снова в перелесок — обычно она спала в дороге, но тут места в фургоне не оказалось. Смирная каурая кобылка бодренько топала копытами по грунтовке, а она впервые за неделю получила возможность подумать. Думать о чем угодно, а не о составлении и исполнении жесткого плана. Её не донимали вопросами, а она не очень прислушивалась к неспешным разговорам.

Лето…

Командир арьергарда столько раз проехал мимо них с тоской на лице, что Лилиан сжалилась:

— Лейтенант, тут невозможно заблудиться. Не растягивайте колонну, езжайте вперед.

— Точно не заблудитесь?

— Точно, точно.

Конный арьергард с облегчением помчался вперед — никто не любит растягивать порядки.

Уже через два часа, добравшись до лагеря, лейтенант понял свою ошибку. Потому, что услышав "Да они сказали сами доберутся…" граф полковник Иртон посмурнел, как грозовая туча перед бурей, и рявкнул:

— Разведвзвод и десяток стрелков ко мне! Рысью назад!

А ему сказал, глядя прямо в глаза:

— Ваши действия обсудим вечером. Свободны.

И означало сие грандиозные неприятности. Настолько большие, что командир не счел возможным делать ему выволочку при всех…

Стрекотали кузнечики, в перелесках пахло малиной и липой. Оказывается, лето уже в разгаре! Интересно, а тут липа-то растет?

Остановились на привал, перекусили сухим пайком. Собрались, поплелись дальше. Скорость передвижения определялась фургоном, в котором везли четырех раненых и Ингрид с ребенком — не гнали, чтобы не растрясти. И так-то выехали рано с точки зрения Лилиан. Лейф "висел" у фургона, а правили им так и оставшиеся при лазарете три сержанта — Осина, Полведра и Оселок.

Сейчас правил Осина, Оселок сидел рядом с ним, а Полведра шагал впереди. Несмотря на возраст (хотя какой там возраст, сорока нет…) именно он и спросил:

— А что это там такое?..

Их дорога переваливала через очередной холм, а сзади из перелеска вдруг появилась группа конников, человек в пятнадцать-двадцать.

— Может, купцы?

— И все верхами?

Лилиан так не хотелось портить день, что она сначала даже не забеспокоилась. Но пауза затянулась, сердце как-то нехорошо забилось, так что когда она услышала ответ — она уже успела прикинуть сколько осталось до лагеря (около часа езды их темпом), что до верхушки около трех минут, но они не успеют…

— Госпожа. — вдруг сказал спокойным и чужим голосом ее вирманин. — Бери всех баб и уходите в перелесок. Попробуем их придержать.

В голове запульсировал нехороший звон. Сейчас и она увидела, что конники — совершенно не купцы, а какая-то разномастная вольница скверного вида. И разворачиваются они к ним. Отдых кончился. А ведь оставалось-то всего ничего! Так, есть минут десять.

Никаких иллюзий у нее не было. Такие группки разрозненных и чаще всего голодающих дезертиров не имели никаких тормозов — кроме грубой силы. "Быдло" с их точки зрения было обязано им повиноваться. А "быдло" — все, кто не мог дать им сдачи. Для этого сейчас у нее было недостаточно сил. Глупость наказуема.