Somber - Кровь и Звёзды

Затем я повернулась к Рампейдж и увидела, что она снова сняла свою стальную броню. Её пришлось нести Лакуне, чтобы не перегружать повозку. Полосатая пони, похоже, совсем не боялась смотреть вниз, но это, видимо, потому, что даже если бы она упала, то всё равно…. Я перевела взгляд на её бок и оцепенела.

Кьютимарки представляют самую суть пони, в высшей степени выражают то, кем мы являемся. Вот и всё, что я помню из урока на эту тему — дальше я вырубилась от скуки, но суть уловила. Кьютимарки — не просто так.

Но что могла означать кьютимарка с плюшевым медвежонком, чьи гниющие внутренности разрывал леденец, ощетинившийся ржавыми металлическими шипами, в то время как сам медвежонок терзал зебринский символ черепа, распрямляя его толстые завитки в простые плавные линии, а также чёрной молнией и разбитым фужером на фоне раскручивающейся подобно водовороту спирали? И всё это находилось в непрерывном движении. На моих глазах ржавые шипы превратились в цепи, медвежонок запихал внутрь свои потроха, а на поверхности кьютимарки тут и там стали проявляться гримасы кричащих пони.

Наши взгляды встретились, красный и розовый, она улыбнулась и пожала плечами.

— Ха. Посмотрим, чья кьютимарка круче? Моя может двигаться.

Я не имела ни малейшего желания соревноваться с ней. Лучше сдохнуть, чем заиметь что-то подобное на собственном боку.

— Ты победила, — без энтузиазма ответила я.

Остаток полёта я провела в молчании. Я не собиралась говорить ничего, что хотя бы отдалённо было бы похоже на причитание. На свете были и более жуткие вещи, чем полёт.

Похороны Розы были для собравшихся здесь пони чем-то непривычным. Редко когда после приходящих в Часовню странников оставались мёртвые тела. Охранные орудия превращали всех пилигримов в пепел. Но осталась Торн, и я спросила у Священника разрешения всё это провести. Я и не ждала здесь никого другого. К моему изумлению, на похороны пришёл весь город. Метконосцы тоже пришли чтобы поддержать Торн, да и, как мне показалось, отдать дань памяти своим собственным родителям. Кучка взрослых осталась стоять на некотором расстоянии. Лакуна в своей чёрной накидке хорошо вписывалась в окружающую обстановку. После драки в НИИ Стойл-Тек я хромала почти так же сильно, как и П-21.

Рампейдж не пришла. Я могла попросить его. Она могла бы быть тут.

И разумеется, именно в этот момент облака потемнели, угрожая снова разразиться дождём. Хотя, сильнее я ведь простудиться всё равно не смогу, правда?

Священник подошёл к укутанному в ткань телу Розы и на несколько секунд почтительно склонил голову, прежде чем заговорить спокойным, твёрдым голосом.

— В жизни каждого из нас есть своё путешествие. Дорога, по который мы идём. Путь, которому мы следуем. Каждый из нас идёт этой дорогой по-своему. Иногда приходится идти в одиночку. Иногда, если нам везёт, находятся попутчики.

Кобылки и жеребцы мягко прикоснулись к Торн, напоминая, что она была не одна. Теперь она была Метконосцем.

— Этот дорога может быть тёмной. Она может быть тяжёлой и мучительной. И слишком часто она пресекается с чужими. Мы идём своей дорогой так, как можем, неважно, радостно и целеустремлённо или же с опущенной головой и тяжестью в груди. Но мы идём.

— Как и у многих других в Хуффе, дорога Розы подошла к концу. Эта дорога была не из благородных, но, хоть она запятнана кровью других, у неё была своя добродетель. Любовь к дочери и стремление защитить о обезопасить её. Поэтому если кто-то захочет плохо отозваться о покойной, не препятствуйте им, ведь прошлое не есть настоящее.

«Я принесу торт на твои похороны. Хочешь сказать, они у меня будут? Мило» . Как много жизней я прервала, у которых никогда будет такой возможности? Была ли она у Эйр Дакт и Вент? Похоронил ли кто-то Скудл? Или тех сорок безымянных жеребят? А Тамблвид и одиннадцать зебр? Где были добрые слова для Е-21? Для Вэнити? Для Горгона? Для Деуса?

Я не хотела умереть в одиночестве, всеми забытой.

— Твоя дорога подошла к концу, Роза. Покойся в объятиях Селестии и Луны. Пусть Богини примут тебя с добротой и милосердием.

Мы склонили головы, и шесть единорогов, включая меня, одновременно подняли её тело своей магией и опустили в землю. Собравшиеся пони перемешались. Пурри заиграла какую-то мелодию. Священник положил рисунок Торн поверх промокшего полотна. Чарити оставила две бутылочные крышки. Глори — перо. Я? Два маленьких золотистых цветка.

Несколько молодых земных пони вышли вперёд и, взяв лопаты, начали наполнять могилу землёй. Хаприка села рядом с Торн, крепко прижав её с себе своим иссохшим крылом, как уже делала это много раз. Дитзи Ду приобняла Сильвер Белл, нежно потёршись носом о увенчанный шрамом лоб кобылки. Когда тело Розы скрылось под слоем земли, Торн разрыдалась:

— Мама! Мама! — и секундой позже завопила. — Вампейдж! Вампейдж!

Я медленной вытащила контрабас из чехла и стала на задние ноги. «Ты держишь его как земная пони». Потёршись щекой о холодное дерево, я тихо прошептала:

— Пожалуйста, лишь бы я ничего не испортила.

Лист с нотами, что дал мне Священник, висел передо мной. Я обхватила смычок ногой и медленно провела им по струнам.

К медленным звукам контрабаса, печальная мелодия которого разливалась меж звуком бьющихся о землю лопат, присоединилась скрипка. Я в изумлении посмотрела на Чарити; кобылка с недовольным видом коротко кивнула мне, пока музыка раздавалась из её сияющего рога. Пусть она мне всё ещё не нравилась, но сейчас тут были вещи важнее каких-то «нравится — не нравится». Священник невозмутимо добавил в мелодию звуки какого-то более глухого струнного инструмента. Я не знала, что значит «Адажио для Струн», но, слушая эту то усиливающуюся, за вновь затихающую мелодию, я лишь могла чувствовать, как моё собственное больное, полное печали сердце билось в такт музыке. Было больно. Как же было больно. Неважно, что я плакала; теперь дождь лил в полную силу.

«Выше. Выше. Ещё немного» , — будто бы говорил мне инструмент. — «Выше!»

Тишина.

Я склонила голову, когда мы доигрывали последние аккорды, сердце забилось сильнее в груди; я не знаю, что за магия помогла мне пройти через всё это, но когда затих последний звук, с нами остались лишь шум дождя, грязный холмик сырой земли и простая деревянная дощечка с надписью «Роза» .

Большинство пони посообразительнее меня додумались убраться из-под дождя, и в этот раз мне хватило ума последовать за ними. В здании почты были устроены скромные поминки. Метконосцы рассказывали о своих ушедших друзьях и семье. Кто-то плакал, но многие улыбались. Всё это было куда большим, чем просто похороны Розы. Это были похороны для Скудл, для всех умерших пони, о которых осталась память, для тех заражённых фермеров, для Хосса и Бабули Смит, для Макинтоша, для Мэрипони и для всех падших Мародёров.