Shellina - Дневник. Начало

— А кто у нас мама?

— Мама она и есть мама,— что я ему мог еще сказать, и вообще, странный какой-то у нас разговор получается.

— Мама…Да, мама— это святое, — Малфой мечтательно прикрыв глаза, начал говорить,— 13,5 дюймов, черное эбеновое дерево, высушенная сердечная мышца дракона в качестве сердцевины. Вязь рун с трех сторон, образующих треугольник. Хранится в футляре инкрустированным изумрудами. Руны на крышке повторяют те, что нанесены на палочку. Внутри футляр выстлан зеленым бархатом.

Во дает, как по книге читает, даже я не знаю, что находится внутри моей палочки и сколько она дюймов.

— Значит так, на рождественских каникулах МЫ. С. ТОБОЙ. ИДЕМ. В. ЮВЕЛИРНУЮ. ЛАВКУ. И. Я. ТАМ. ВЫКУПАЮ. ФУТЛЯР. А ты идешь со мной, чтобы подтвердить, что именно ты продал футляр и именно за тысячу галеонов.

— Ты собираешься покупать какую-то шкатулку за тысячу галеонов? — недоверчиво переспросил я

— Да хоть за сотню!

— За сто галеонов или за сто тысяч?

— Да хоть за миллион! Ты понимаешь, что она бесценна!! — о, да наш староста еще и краснеть умеет, хотя скорее розоветь. И куда девалась его аристократическая выдержка?

— Слушай, у меня идея! А давай я сам выкуплю шкатулку обратно, а потом я ее тебе продам за сто тысяч? Как тебе такой вариант?

Судя по тому, как он схватился за сердце, идея ему явно не понравилась.

— Да не парься ты, до рождества еще далеко,— попытался я успокоить Малфоя. Видимо у меня получилось, потому как исходный цвет лица у него восстановился.

Тут я заметил, что поезд начал замедлять ход. Малфой вытащил из сундука какую-то штуковину и бесцеремонно одел ее мне на руку.

— Палочка вставляется вот в эти зажимы, — сказал он, — и чего ты ждешь, давай вставляй. Вот так держится рукояткой вперед, вот так выхватывается. Понял? Теперь одевай мантию и лишний раз не свети ею.

Тут поезд остановился. На перроне нас встречали безлошадные кареты, которые двигались самостоятельно. Вообще-то их везли фестралы, но я их не видел, к счастью. Мы ехали в одной карете с Малфоем и Нотом. Мне кажется, Слизеринский староста решил не выпускать меня из виду, по крайней мере до рождества.

В чем причина Малфоевской истерии я понял только после отбоя, когда в гостиной никого не осталось, кроме меня и одиноко сидящего в глубоком кресле старосты. И на его лице большими буквами был прописал мучительный мыслительный процесс.

Я спросил у него напрямую, что все-таки такого ценного в моей палочке.

— Ну, если ты считаешь, что в палочке, принадлежащей самому Салазару Слизерину, нет ничего ценного, то я помочь тебе ничем не могу.

Ну не можешь, так не можешь. Подумаешь, Слизерин.»

— Малфой, ты все-таки выкупил рунический футляр Слизерина? — прошипел, сидящий вдалеке Паркинсон

— Ну, — буркнул Малфой, — я что, должен был в пророк об этом написать? — ехидно уточнил он.

— Вот ведь гнида, хоть бы словом обмолвился, — негодовал Паркинсон.

— Хочешь перекупить? Думаю, денег у тебя не хватит, без штанов останешься, зато с футляром.

— Кстати, мистер Малфой, футляра при обыске вашего поместья обнаружено не было, — голос принадлежал какому — то аврору, одному из немногих допущенных в зал суда.

— Ага, я что, совсем дурак, выставлять такую ценную вещь на всеобщее обозрение, когда погостить Лорд приехал и загостился на неопределенный срок.

— Еще одно слово и я прикажу вывести вас из зала, устроили тут понимаешь, балаган, — раздраженно произнес Кингсли.

— Кого?— одновременно спросили Малфой и Паркинсон.

— Обоих!— закричал Кингсли. — А ты чего уставился? Читай дальше!

Глава 11. Тайная комната

"28 октября 1972 года.

Осень. Поздняя осень. До последней недели настроение мое уходило, вместе с остатками лета. Под падающую листву на меня накатывала меланхолия, которая постепенно перерастала в полноценную депрессию. Наверное, я был первым темным магом за всю историю мироздания, впавшем в депрессивное состояние. Меня не покидало ощущение, что светлые окружали меня повсюду. Как-будто светлые поработили этот мир. Как ни странно, но небольшие всплески подъема настроения обеспечивала гриффиндорская четверка. Стоит ли писать о том, что я ни в чем не виноват. В прочем, как обычно. Начну по-порядку.

Однажды утром за завтраком, Поттер, когда я проходил мимо гиффиндорского стола, опрокинул на меня кубок с тыквенным соком, что совершенно не улучшило моего настроения. Так и не позавтракав, я поплелся к себе, чтобы переодеться, причем переодеваться пришлось в свою старую рабочую мантию. Пока я ее искал, я наткнулся в чемодане на сверток, подаренный моими маггловскими друзьями. Теперь у меня есть прекрасный повод опробовать хоть один из презентов и в качестве эксперимента, и для того, чтоб отомстить этому заносчивому придурку. Быстренько перетряся сверток, я остановил свой выбор на веществе, которые мои приятели называли бертолетова соль. Метнувшись в кабинет зельеварения, которое у нас должно было сейчас начаться, я прилепил в рекордные сроки по щепотке соли под каждую ножку поттеровского стула. Приятель рассказывал, что для прикрепления нужен какой-то маггловский пластилин, но я решил не заморачиваться и присобачил ее магией. Поставив стул на место, я быстренько выбежал из кабинета и в коридоре смешался с толпой своих сокурсников, спешивших на урок. И почему я сразу не заметил, что в кабинете чего-то не хватает? А не хватало в кабинете профессорского кресла, в которое любил погружаться во время занятий Слагхорн. Наверное дальше произошло затмение, метеоритный дождь или какое-то не менее значимое событие, а может Блек просто решил помочь своему факультету заработать сколько-нибудь баллов, услужливо предложив профессору поттеровский стул, поясняя, что они могут поместиться вдвоем на одном. Поблагодарив Блека, Слагхорн ненадолго пополнил копилку Гриффиндора пятью баллами. Взяв этот стул, он переместил его за свой стол. В это время во мне боролись моя темная сущность и уважение к профессору. Победило первое. Я решил оставить все как есть. Поттер влетел в кабинет за минуту до звонка, быстро оценив обстановку, плюхнулся рядом с Блеком. Урок профессор Слагхорн начал с лекции, во время которой он стоял перед своим столом. После окончания теоретической части он дал нам практическое задание, и не спеша направился к своему стулу. Я даже не пытался ничего варить. Какой смысл начинать, если никто не успеет ничего доварить до конца. Время растянулось для меня. Я стал ощущать каждую секунду. Профессор двигался к стулу медленно. Очень медленно. Вот он к нему подходит и начинает опускать свое немаленькое тело на предмет моего пристального наблюдения. Это конечно был не взрыв, но что-то очень близкое к нему. Причем ножки у стула подломились, и профессор завалился на пол.