E.Godz - Та, что всегда с нами

- Гарри? - неуверенно пробормотал Салазар, осторожно поглаживая спину прижавшегося к нему юноши.

- Я так скучал, - прошептал ему в шею Поттер.

Какое-то время шатен сверлил взглядом стену, наслаждаясь тихим сопением у себя под ухом. А потом резко отстранил от себя юношу. Но не слишком далеко, а так, чтобы было удобнее схватить пальцами подбородок и прижаться к желанным губам своими. И он не обратил внимания ни на удивление в зеленых глазах, ни на хлынувшую на него бурным потоком тьму Господина. Только этот маленький ротик, чуть приоткрывшийся для него, только чужой язык на своих губах. Все это длилось не дольше пары мгновений. А потом Поттер оттолкнул его и вылетел из комнаты. Салазар откинулся на диване и прижал пальцы к своим губам. Идиотская улыбка, вызванная тем, что он наконец-то поцеловал Гарри, сменилась гримасой разочарования оттого, что тот так быстро сбежал.

Последний месяц был для основателя Хогвартса непростым. Главным образом потому, что ситуация была непривычной. Он еще никогда не чувствовал ничего подобного. Желудок сжимался в комочек, стоило Салазару увидеть Гарри. Особенно, если рядом крутился этот... этот... хорек! Да как смел Малфой прикасаться к Господину, смотреть на него так открыто, перемигиваться, перекидываться записками на уроках и улыбаться?! Хотелось схватить паршивца за шиворот и... удушить! Вот так просто, по-маггловски! А Гарри? Ведь он поощрял заигрывания блондинчика! А тот поцелуй на трибунах? Салазар потом три дня штрафовал всех учеников без разбора! Раздражало то, что Слизерин ничего не мог поделать с ситуацией. Закатить сцену ревности? Так ведь у Салазара и Гарри отношений-то любовных никогда и не было, а значит, и никаких обязательств. В таких ситуациях Слизерин жалел, что Гарри - его Господин, а то запер бы мальчишку куда-нибудь подальше от людей, чтобы его никто не видел и никто на него не претендовал!

Ну, как бы там ни было, а первый шаг сделан. После двух с лишним лет ожидания он, наконец-то, поцеловал Гарри... Остается надеяться, что теперь-то Геллерт больше не будет вопить про педофилию, ведь Поттеру уже семнадцать лет.

Здесь приятно пахнет. Это первое, что приходит в голову. Кругом деревья. Ноги утопают в прелой листве. Конечно, а ты чего ждал? Это же лес! Тепло. Осень. Как тебе здесь? Уютно. И куда же ты идешь, позволь спросить? Вперед, как всегда. Вот и просвет между деревьями. Поляна? Нет. Несколько метров ровной лужайки, а потом обрыв. А там, внизу, бушует море. Волны бьются о скалы. И их рев - единственное, что нарушает тишину. Ни криков чаек, ни шороха ветра. Ничего. Носы ботинок свешиваются над пропастью. Но это не страшно. Это приятно. Это возбуждает.

- А тут красиво, - говорит кто-то сзади, в юношеском голосе изрядная доля любопытства.

Он резко обернулся, собираясь наказать нарушителя его уединения. Это мальчишка, хотя нет, скорее юноша. Его лицо размыто. Но видно, что он симпатичный. Лицо знакомое. На молодом человеке черная мантия старинного покроя. Сидит на поваленном дереве, на краю леса, и насмешливо смотрит прямо ему в глаза. Ни капли страха или отвращения перед уродливым лицом. Наказывать его совсем не хочется. Наоборот, хочется быть ближе к нему, говорить с ним. Хочется, чтобы этот юноша улыбался. Молодой человек слегка отодвигается и кивает на место рядом с собой, предлагая сесть. Ну, кто же от такого откажется? Последний тоскливый взгляд на волны, и он садится рядом с юношей.

- Ты не знаешь, где мы? - странно, что он такой старый и опытный вынужден задавать этот вопрос юнцу.

- Тебе лучше знать, ведь это ты привел нас сюда, Том, - отвечает тот с лукавой улыбкой.

Реддл внимательно осматривается. Да, место знакомое.

- Когда я был маленьким, я жил в приюте. Летом приютских детей, в том числе и меня, иногда привозили сюда, чтобы могли поиграть на природе, - медленно отвечает. - Здесь я познакомился со своей первой змеей.

На безобразное нечеловеческое лицо выползает мечтательная улыбка. Приятное воспоминание. Юноша смотрит на него спокойно. В глазах немного ласковой насмешки.

- Это знакомство было важным для тебя? - спрашивает он.

Кивок. Ответ произносится холодным тоном, которым мужчина пытается скрыть боль и обиду:

- Дети в приюте не любили меня. Они считали меня странным. Со мной никто не разговаривал и не играл. Да мне это было и неинтересно. Я любил читать, учиться. И это легко мне давалось. За это меня даже били... Пока я не начал защищаться. И тогда меня стали бояться. А со змеями очень интересно разговаривать. Они много знают, и они всегда помогали мне. Змеи - мои единственные друзья.

- Разве в Хогвартсе у тебя не было друзей? - удивление.

Кривая ухмылка.

- Я учился в Слизерине. Там не принято дружить. К тому же, я считался грязнокровкой. Мои однокурсники презирали меня. Но позже они тоже стали меня бояться. А когда я доказал, что являюсь наследником самого Салазара Слизерина, то они стали еще и уважать меня.

- А ребята с других факультетов? Там же были магглорожденные. Почему они не дружили с тобой?

- Потому что я был в Слизерине. Все считали меня подлецом и мерзавцем. Впрочем... Да, была одна девочка из Пуффендуя. Не то, чтобы мы дружили... Но она всегда хорошо относилась ко мне, и я к ней.

- И почему же вы прекратили общаться?

- Из-за василиска. Я выпустил его случайно. Мне вовсе не хотелось неприятностей. После того, как умерла Миртл, мне стало казаться, что я слишком... грязный, чтобы общаться с Поппи.

- Поппи? - в голосе слышится улыбка.

- Да, Поппи Адамс. Я больше не разговаривал с ней.

- А после школы? Разве среди Пожирателей Смерти у тебя нет друзей. Они верны тебе. Долохов, Питтегрю, Лестранджи?

Том медленно качает головой. Опять холодный решительный голос:

- Это не друзья. Это лишь сторонники. А уж их верность, тем более под вопросом.

Ласковые пальцы касаются его щеки, пробегаются по скулам и губам. Реддл замирает. К нему так давно никто не прикасался. Он прикрывает глаза от удовольствия. Его облик отвратителен. Он может заставить кого-нибудь прикасаться к себе, но в глубине души знал бы, что людям противно делать это. Сейчас он чувствует только сдержанную ласку. Никакого отвращения. Теплая рука проходится по затылку и мягко, но настойчиво притягивает его голову на колени к юноше. Безносое лицо утыкается в черный бархат мантии. По лысому черепу скользит ладонь. Тихий голос мурлыкает:

- Том, Том, маленький умненький мальчик. Поплачь, мой хороший, тебе станет легче. Я знаю, что ты никогда этого не делал. А теперь ты можешь. Теперь у тебя есть я. И я могу о тебе позаботиться.

Руки. Они порхают над ним, аккуратно поглаживая, словно перепуганного зверька. Наверно, так могли бы ласкать мамины руки. Нежные и любящие. Обещающие заботу. И он делает это. Реддл позволят слезинкам проложить дорожку по щекам и капнуть на черную ткань. А чуткие пальчики вытирают капли со щек.