Любовь Отраднева - Озма

— Очень приятно, — басом сказало Идолище, протягивая Озме огромную лапу, покрытую коричневой и синей шерстью. Девушка пожала лапу с удовольствием и без страха. Идолище оказалось хоть и огромным, и лохматым, но совсем не поганым, а очень даже симпатичным.

— Так вот, — продолжал Расщепей, — Адальжиза стала кричать на Идолище, и оно вынуждено было посадить меня на люстру.

— Но ты, мой повелитель, — перебило Идолище, — ты только дунул на меня, и я вылетело в окно с рамой на шее! С пятого этажа! О, ты велик и могуч, мой господин!

— Нет, люди добрые, вы только посмотрите на него! Я уже полгода не устаю перед ним извиняться. Я ведь не знал тогда, какое славное наше Идолище. А оно только что на коленях не ползает. Я и не думал, что так получится, и не виноват, что в своём доме и стены помогают! Так вот, после этого Адальжиза не рискнула больше спорить и ушла. А я так хохотал, что в буквальном смысле слова умер со смеху! Шутка ли — сидеть в два часа ночи на люстре и беседовать с такой странной компанией!

— Не знаю, — пискнула Флоренс Недомби, — вам, сеньор Расчепео, может быть, и смешно, а мне на вашем месте было бы обидно.

— Бедное маленькое создание! Так вот, я умер со смеху. Точнее, я думал, что я умер, а на самом деле попал на Найду. И в первый же день своего там пребывания встречаю я на улице… кого бы ты думала? — Адальжизу и Идолище! Но что же это я, старый дурак? Пойдёмте ко всем!

И Озма познакомилась со всей остальной киногруппой. Далеко, конечно, не такой живописной, как первые трое. Это были обыкновенные славные ламанчцы, ещё скорбевшие о прежнем режиссёре, но уже готовые подчиняться новому.

Под конец знакомства вернулась Адальжиза. И Озма даже не сразу её узнала. Мерзявка и впрямь хорошо потрудилась над собой и буквально нарисовала на себе красавицу Тересу…

— Запомни, Алька, — говорил впоследствии по этому поводу Расщепей, — в кино могут играть люди либо совершенно естественные, либо насквозь фальшивые.

На другой же день началась работа. Большая часть фильма должна была сниматься в бывшем замке Тересы — ныне музее революции. Поэтому Расщепей и Озма жили в верхних комнатах, там, где не было экспозиции и служащие устроили всё по-современному.

Музей, конечно, закрыли для посетителей. Но всё равно любопытные собрались вокруг замка. Много они, впрочем, не увидели: только Расщепея с гитарой под окнами и Адальжизу на балконе. Удалось прохожим, конечно, услышать, как Тереса-мерзявка запела старинный романс и как Алехандро-режиссёр, перебирая струны, нашёл аккомпанемент…

— Почему вы не дома, сеньор? — Адальжиза оборвала мелодию на полуслове. — Ведь уже темно, и холод такой, какого давно не знала Ламанча!

— Дом мой — вся страна, сеньорита! — отвечал Расщепей.

— Так вам что же, негде сегодня ночевать? Да вы замёрзнете под открытым небом! Нет, я себе не прощу, если вы не проведёте эту ночь в моём замке!

— Ваше приглашение — большая честь для меня. Только… вы не боитесь мышей?

— Нет… А почему вы спрашиваете?

— Со мной мой верный друг — белая мышка!

— Несите её сюда! Я её накормлю и отогрею.

— Вы очень добры, сеньорита, большое вам спасибо…

— Чем расточать мне комплименты, заходите скорей, а то замёрзнете и мышь погубите!

…Это была репетиция первой сцены. После неё в верхних комнатах состоялся серьёзный разговор.

— Так дело не пойдёт! — сказал Расщепей Адальжизе. — Вы всё испортите.

— А что я не так сделала? — вскинулась Адальжиза. — Я ни одного слова не перепутала!

— Дело не в словах! Вы понимаете, что портите образ? Вы рисуетесь, вы как будто хотите благодеяние оказать, и чтобы вас потом хвалили! «Вот какая я хорошая, что даю приют этому оборванцу!» — так ваши слова звучат. А вы должны просто пожалеть Алехандро и его мышь. Тереса — это мгновенный порыв, она меньше всего думает о том, что о ней люди скажут. Запомните это, сеньора! Завтра будем репетировать снова!

Подействовало. На следующий день репетиция прошла так, что не к чему было придраться. Озме даже начало казаться, что ожили страницы романа Секретереса. И это ощущение уже не покидало её.

Сама Озма должна была начать играть ещё очень нескоро. Но вовсе не сидела без дела. Переписывала роли всем участникам. Отвечала на телефонные звонки. А когда начались съёмки и Расщепей играл, она следила, чтоб всё шло как надо. Само собой вышло, что Озма стала правой рукой «Алехандро-без-мыши», как звала киногруппа своего режиссёра.

Девушка не обманула его ожиданий. Она делала всё, о чём её просили. И даже больше: выслушивала исповеди Адальжизы, спасая тем самым остальную, куда более занятую, киногруппу.

Стоило Озме позвонить мерзявке, чтобы сообщить, когда приходить, как Адальжиза начинала рассказывать, до какой степени обожает Расщепея и как мечтает наконец с ним поцеловаться в конце фильма. А между прочим, у Адальжизы был муж, очень славный Шиферный Гвоздь, и двое детей, близнецы, Вих Ван Вор и Азалия. Они остались в Индии, и Адальжиза даже звонить им не думала. (Расщепей и Озма даже в самый занятой день выкраивали время, чтобы поговорить с родными). Мерзявка переехала в лучшую мадридскую гостиницу в тот самый день, когда решено было снимать фильм. И успела уже всем надоесть. И когда Озма в первый раз вызывала Адальжизу, многие ехидно улыбались за спиной школьницы. Но девушка спокойно переносила глупую болтовню мерзявки — просто очень скоро научилась от неё отключаться…

После того, как Расщепей добился аудиенции у короля Алехандро Седьмого (вождь революции был прадедом его прадеда) и получил разрешение на съёмки во дворце, его величество пригласил режиссёра с мерзявкой на новогодний бал. Король очень интересовался съёмками и хотел всё-всё про них разузнать. Озма, в отличие от Адальжизы, не напросилась с Расщепеем на аудиенцию и приглашения, естественно, не получила.

…Танцы уже начались, и все наперебой приглашали Адальжизу. Но вдруг в зал вошла совсем юная девушка, в белом платье, с тёмными волосами, уложенными в пышную причёску. Незнакомка была так хороша, что никто не задержал её в эту праздничную ночь… Мерзявку тут же все бросили и перебежали к новенькой.

Она танцевала в своё удовольствие и, устав, сбежала часа за полтора до конца бала. Все, особенно король, расспрашивали друг друга, кто она такая, но никто не мог ответить. Адальжиза порывалась что-то сказать, но Расщепей так на неё посмотрел, что у неё душа ушла в пятки.

Проснувшись на следующее утро, Озма обнаружила под дверью своей комнаты записку:

«Ой, Алька, мало тебе Хуаны — ещё Золушкой решила стать? Не бойся, я тебя не выдам. А. Р.»