Jero3000 - Александр Н. Жизнь в волшебном мире

Он не издал ни звука, но так же, как и Петтигрю принялся изменяться. Чуть уменьшился, вытянулся, и вот перед Сашей уже стоял старый знакомец. Вот только и пес изменился. Вместо побитой облезлой дворняги перед Сашей стоял холеный красавец с мощными лапами и лоснящейся шерстью.

— Круто, — выдохнул Саша, и пес снова начал меняться. Через минуту Сириус снова стоял перед ним в человеческом облике. Отряхнув мантию и небрежно отбросив прядь волос, он вернулся за стол и широко улыбнулся.

— Это называется…

— Анимагия, да. Мы проходили анимагов. Профессор Люпин болел, и его подменял профессор Снейп. Делали сравнение анимагов и оборотней.

— Профессор Люпин? — Сириус улыбнулся. — Профессор Снейп? Да, мы не молодеем. Давно ли они были Лунатиком и Нюнчиком.

— Лунатик? — Саша вцепился в столешницу. — Бродяга, Лунатик, Сохатый и Хвост с той карты. Значит, профессор Люпин — один из ее составителей.

— А я второй, — подмигнул Сириус. — В школе меня звали Бродягой. Хвост — это Петтигрю, и я мечтаю поймать эту крысу за ее длинный хвост.

— А Сохатый?

— Сохатый, — Сириус грустно вздохнул и приложился к бутылке сливочного пива, которую трактирщик весьма кстати поставил на стол. — Сохатый — это Джеймс. Твой отец.

Саша кивнул и тоже отхлебнул сливочного пива.

— Так как ты сбежал? — Саша решил сменить тему, чтобы сейчас воссоединение родственных душ не превратилось в поминки.

— О, это просто. Многие сходят с ума в Азкабане. Ты сталкивался с дементорами, правда ведь?

Саша тяжело кивнул.

— Они не видят и не слышат, зато прекрасно реагируют на состояние души. На человеческие мысли. Многие заключенные со временем теряют ясность ума, их мысли становятся все примитивнее и примитивнее. Я же превращался в собаку. Они чувствовали, что мысли становятся проще, и не обращали на меня никакого внимания. Когда я отощал настолько, что смог пролезть между прутьями решетки, я убежал.

— Круто, — восхищенно улыбнулся Саша. — А меня научишь? А то у меня небольшие проблемы с дементорами. Видимо, из–за всех моих переживаний, я для них слишком уж лакомый кусок. Они тут разве что охоту на меня не открыли.

— Видел тогда, — кивнул Сириус, — правда, я тогда решил, что это из–за меня.

— Ну так что, научишь превращаться? — Саша поедал Сириуса жадно горящим взглядом.

— Эх, дружище, если у тебя проблемы с дементорами, то надо потолковать с Лун… то есть, с Рем… ох, прости, с профессором Люпином. У него есть в арсенале заклятия, отгоняющие дементоров.

— Это хорошо, — кивнул Саша, — поговорю с ним. Но в зверя превращаться очень уж хочется научиться.

Сириус одним махом влил в себя бутылку сливочного пива и посмотрел на Сашу.

— Попробуем, — махнул он рукой, — за попытку по шее не получишь. В конце концов, потом можешь сходить и зарегистрироваться.

— А ты зарегистрирован?

Вместо ответа на вопрос Сириус принялся заинтересованно рассматривать потолок.

— Сириус, надо, — строго проговорил Саша, — тем более что история твоего побега может заинтересовать Министерство. Вдруг в следующий раз сбежит кто–то и впрямь опасный? Например, если Петтигрю поймают.

— Ты прав, — кивнул Сириус, — и не смотри на меня так! А то я словно опять возвращаюсь в школьные годы, и твоя мама отчитывает меня за провинность.

Саша непонимающе посмотрел на крестного.

— Лили была старостой. Ох, сколько раз она распекала нас за шалости, — Сириус мечтательно закатил глаза и откинулся на спинку стула. — А что, дружище, не прогуляться ли нам по Хогсмиду? Интересно, помнят ли меня в «Зонко»?

— Думаю, помнят, — улыбнулся Саша и тоже допил свое сливочное пиво.

— Ну, тогда у нас большая программа! — Сириус хлопнул в ладони. — Грандиозная прогулка по Хогсмиду, а потом — если ты, конечно, позволишь — я схожу с тобой в школу. Очень уж хочется поздороваться со всеми.

— Конечно не против, — Саша просиял. — И еще. У меня к тебе будет маленькая просьба. У нас скоро игра. С Рейвенкло. Я ловец. Ты придешь?

Вместо ответа Сириус вскочил с места и обнял Сашу так, что у того аж ребра хрустнули.

Ночь была беззвездной. Вокруг не было ни души, но он знал, что на самом деле это не так. Душ вокруг было предостаточно, но его волновали не души. Тела. Но на поляну, где он обосновался, ни одно тело не забредало уже давно. Два года. Два долгих года в окружении черных деревьев и пожухлой травы, будто бы она могла чувствовать тяжелое дыхание смерти, подстерегавшей всех, кто осмелится забрести сюда. На краю поляны показалась мышь, и он бросился к ней, пронзая тонкую шкурку, взмокшую от предчувствия неизбежного, заполняя маленькое тельце полностью. Он не успел даже отдать мозгу команду повернуть голову, когда почувствовал, что покидает тельце. Он завис над маленьким трупиком, скрючившимся на холодной земле. Он не был разгневан, он сам был гневом, и от этого даже ветер, скрипевший ветвями деревьев, унялся. Он метался между стволами, сгусток чистейшего зла, непобедимый и бессильный одновременно. Он жаждал разрушить до основания все вокруг — и не мог, врезаясь в деревья и проходя сквозь них темным облаком, невидимым в темноте леса.

Поглощенный своей яростью, он не сразу услышал шипение. Остановившись на миг, он вновь завис над поляной единственно за тем, чтобы увидеть огромную змею, что вонзила длинные зубы в тельце мыши. Она была огромной и величественной, блестящая и гибкая, свивала она свои кольца. С мышью было покончено быстро, и вот змея уже подняла голову, обратив свой взгляд точно на него. Невидимый долгие годы, он наконец почувствовал на себе взгляд живого существа, и гнев сменился ликованием. Он спустился чуть ниже, и змея отследила его движение, словно убеждая его в верности принятого решения.

Он прошел сквозь ее блестящую кожу привычным движением, но чувства, затопившие его, были непривычны. Холодная и скользкая, змея дарила ему внезапное ощущение тепла, будто мать, согревающая дитя, что вернулось к ней после долгой разлуки. Он не знал матери и не знал этого чувства, но ощущение цельности, законченности было восхитительным. Он повернул голову вправо, затем влево — и поразился тому, что ему не надо отдавать приказы мозгу. Змеиное тело слушалось его как собственное — давно забытое ощущение. Он изогнулся всем телом и зашипел, разрезая тишину ночи, радуясь тому, что наконец–то покинет эту проклятую поляну и отправится туда, где его ждало величие и власть. Земля была холодной, и это невероятное, невообразимое чувство холода было почти так же приятно, как понимание собственного бессмертия. Он вновь открыл рот и…

— Да ну нахер, — рявкнул Саша на всю спальню, резко усевшись на кровати. На соседней кровати заворочался Рон, а с кровати Невилла донеслось невнятное бормотание.