Феликс РАЗУМОВСКИЙ - Смилодон

Настроение у него выровнялось совершенно – мерзостные пятна на ботфортах отходили без малейших следов.

– Да, да, лучше нам идти домой, – шевалье кивнул, с чувством проглотил слюну и сделался притворно серьезен. – Что-то все складывается не совсем удачно. Похоже, князь, у нас сегодня тяжелый день.

То, насколько тяжелый, они стали понимать уже на левом берегу Сены, когда, надумав срезать путь, двинулись по мрачной, будто сплющенной фасадами домов улице. Такой узкой, что едва ли могла проехать карета. Впрочем, с колесным транспортом здесь было все в порядке. Стоило шевалье и Бурову залезть поглубже в каменный мешок, как за их спинами у входа в мышеловку зацокали копыта, загромыхали ободья, бешено всхрапнули понукаемые лошади. Связать конец с началом было совсем не сложно – кто-то на рысях пер по их душу. С напористостью Буденного, со стремительностью Махно, с неотвратимостью победы всемирной революции. Деваться было некуда – ни вправо, ни влево. Никаких шатаний, только вперед. Можно было еще, конечно, упасть, вжаться в землю, рас пластавшись, затаив дыхание – только ведь карета не танк, у нее лошадей хоть и меньше, но зато все с копытами. Под брюхом не проскочишь. Так что подтолкнул Буров шевалье локтем да и рванул, что было силы, с высокого старта – такой устроил спринт, куда там всем Борзовым. Не глядя ни на шпагу, ни на парик, ни на ботфорты. Слыша только нарастающее громыхание колес. А дорожка-то в гору, в полутьме, по осклизлым черепам булыжной мостовой. Шевалье не отставал, несся вровень. Хоть и тяжело дышал, а держался молодцом, до последнего боролся за жизнь. С таким, пожалуй, можно и в разведку. А угрюмые фасады между тем раздались, каменная кишка превратилась в воронку, и шевалье с Буровым все же удалось броситься из-под самых копыт в сточную, полную нечистот канаву. С грохотом промчался приземистый, называемый в народе “карабасом” экипаж, прощально всхрапнули лошади, и шум погони стал удаляться.

– Да, что-то нам сегодня не везет с простым народом, – шевалье вылез из дерьма, снял парик, понюхал, брезгливо отшвырнул. – Вначале Рошеро, теперь вот извозчики эти пьяные. Надо ж так нажраться.

– Ну конечно же, конечно, это обыкновенная случайность, – Буров свой парик нюхать не стал – снял, отжал, сунул за пазуху. – В нужное время, в нужном месте. Давайте-ка, шевалье, домой. Пока с нами не приключилось новых случайностей. Чует мое сердце, это только начало.

Мысли его из гастрономических сфер плавно переместились в банно-прачечные, хрен с ним, с паштетом из молодого зайца, – отмыться бы от дерьма. Да побыстрей. Однако насладиться губкой, горячей ароматизированной водой и сказочно благоухающим мылом ни Бурову, ни шевалье не пришлось. Сразу же по прибытию их экстренно потребовали к маркизу.

– Прошу вас, господа. Приказано доставить живыми или мертвыми.

Широкоплечий дворецкий, видимо привычный ко всему, посмотрел на них с пониманием, усмехнулся в усы и повел вниз, под землю – резиденция маркиза была устроена с секретом, по соседству с бургундскими, токайскими и канарскими <���Крепкое белое вино.> . Когда спустились по ажурной, круто завивающейся лестнице и двинулись просторным, слабо освещенным коридором, стал различим пронзительный, усиленный подвальным эхом голос:

– Это черт знает что такое! И не так, и не в мать! Завтра же напишу Гришке, чтоб прислал сюда Семеновский полк! И Гродненский! И Ахтырский! И Конно-гренадерский! Я покажу, едрена мать, этим проклятым лягушатникам, так их растак! И вы, генерал, тоже хороши! Зажрались здесь, в Париже, с девками, сидите так-растак на жопе ровно! А не хотите ли на Кавказ? В пехотный полк? На южную границу с черкесцами? Что, не хотите? Так найдите мне этого распросукина Скапена, возьмите его за жабры, оторвите ему яйца, забейте ему смоляной фал, куда не надо! И не забудьте, что до этого чертового затмения осталось всего неделя! А я пока что в целях конспирации отправляюсь на воды в Англию. Все, действуйте. Отечество в моем лице надеется на вас.

Голос замолчал, распахнулась дверь, и в коридор пожаловал граф Орлов-Чесменский, но – о господи! – в каком же виде! Кислое лицо его радужно переливалось, один глаз заплыл, другой цветом напоминал спелую сливу, правая рука висела на перевязи, левая же судорожно сжимала трость, коей их сиятельство вследствие хромоты скорбно опиралось о землю. Орлов был не в настроении. Сухо кивнул, молча отвернулся и, тихо матерясь, стал подниматься по лестнице. Палка его стучала громко и угрожающе – всех я вас так растак и этак. Ладно, проводили Чесменского взглядами, поскреблись к маркизу, вошли. Как и было приказано – экстренно, без доклада, по-простому. Маркиз был не один – за драгоценным, инкрустированным жемчугом столом сидела его племянница Лаура Ватто и очень по-мужски курила трубку. Видимо, уже давно, табачное облако по плотности напоминало грозовое. Да и вообще атмосфера была какой-то напряженной, непростой, словно в ожидании высоковольтного разряда. Разящего наповал, причем не в ровные места – в возвышенности.

– Добрый вечер, господа, – маркиз, великолепно владея собой, изобразил улыбку и сделал приглашающий жест. – Прошу садиться. Только, боже упаси, не в эти кресла, они помнят еще Людовика Солнце. У вас, господа, похоже, был тоже тяжелый день. Так, видимо, нынче расположены звезды на небе.

Сам он выглядел значительно лучше и шевалье, и Бурова, и графа Орлова – строгий черный камзол, высокие сапоги, массивная, старинной работы шпага, очень напоминающая шотландский палаш-клеймор. На его фиолетовом атласном жилете, почти достигая жабо, лежал широкий темно-красный пояс, из-за которого виднелись рукояти кинжала и пары корабельных пистолетов. Похоже, маркиз в поход собрался.

– Бог с ней, с астрологией, дядя, – Лаура положила трубку на подставку, выпустила дым и то ли улыбнулась, то ли показала зубы. – Давайте спустимся с небес на землю. А то мы эдак ужин пропустим.

Она была тоже в полном боевом убранстве – со сногсшибательной прической, при бриллиантовых серьгах и в платье с бездонным декольте. Такой прекрасной и воинственной Буров ее еще не видел.

– Иногда, моя милочка, стоит и умерить аппетит, – маркиз, словно плетью, ожег ее тяжелым взглядом, неожиданно улыбнулся и перевел глаза на Бурова. – Помнится, князь, при первой встрече вы, как истый патриот, выразили желание послужить отечеству. Скажите, ваш похвальный пыл еще не угас?

Казалось, что он не замечает ни распоротого жилета, ни мерзких пятен на жабо, ни отсутствия парика и шляпы. Все это так, фигня, мелочь, пустяки по сравнению с жизненной позицией дворянина и патриота князя Бурова.

– Нет, нет, маркиз, что вы, горит ярким пламенем, – сразу поскучнел тот, приложил руку к сердцу и, уже примерно понимая, о чем пойдет речь, душераздирающе вздохнул. – Нам дым отечества сладок и приятен…