Михаил Ахманов - Страж фараона

Пустые мечты! Он мрачно усмехнулся. Если б и нашлось такое тайное убежище и если б с ним ушла Меруити, ушли Инени и Сенмут, Пуэмра и Аснат, чем бы они занимались в свободное время? Лепили куличики из песка? Устроили блошиный цирк?

Семен обернулся, поглядел на пустыню, на тело мертвого жреца, и покачал головой. Все же человек должен не прятаться, а жить с людьми, хоть это и непросто. Временами – неприятно, страшно и даже чудовищно... А иногда – непонятно... Вот хотя бы случай с ним: вдруг его переместили в прошлое некие силы, разумные и не лишенные любопытства, коим интересно знать, чем кончится подобный опыт? Вдруг они, эти силы... Мерира дернул его за перевязь:

– Чтоб Сетх разодрал мне задницу! У тебя плечо в крови, семер! Этот бритоголовый скорпион поранил?

– Пустяки.

– Перевязать?

– Лишнее, Мерира.

Корабельщик кивнул, потом прищурился на солнце, что-то соображая.

– Время еще есть... А не наведаться ли нам в усадьбу, семер? Думаю, слуг там немного... Заглянем, и того жреца искать будет некому.

– И это лишнее. Слуги ни в чем не провинились, Мерира. Как и убитые нами ливийцы.

– Прости, мой господин, но тут ты не прав. Ливиец всегда виновен. – Мерира поскреб впалую щеку, подумал и объяснил: – Виновен в том, что он – ливиец.

В этих покоях Семен никогда не был. Три уютные прохладные комнаты на втором этаже тянулись анфиладой, отделенные друг от друга проемами невысоких, но широких арок. Средняя, самая просторная, со стенами, расписанными под цветущий сад, являлась чем-то вроде гостиной или туалетной; здесь стояли сундуки и ларцы, пара сидений без спинок, низкие столики на ножках из слоновьих бивней, а по углам – большие серебряные зеркала, отражавшие пламя свечей созвездием бесчисленных искр, таявших в их смутной глубине. Слева, за проемом арки, была опочивальня: потолок – как звездное небо, ложе с голубой накидкой и синие фаянсовые светильники в форме полураскрывшихся цветов; справа, за таким же широким проемом, занавешенным прозрачной кисеей, виднелся в глубине алтарь с темной фигуркой богини. Обнаженная женщина в рогатом венце с солнечным диском, с коровьими ушами... Хатор, божество любви... Корова была ее священным животным.

Его привели сюда не Хенеб-ка и стражи-телохранители, а две молоденькие служанки; привели в эту комнату-сад с серебряными зеркалами и оставили одного без всяких объяснений. Положив каменную головку Меруити на стол, он приблизился к окну и долго смотрел, как гаснет закат над водами Хапи, как зажигаются в небе звезды и как, приветствуя наступление ночи, вспыхивают огни на западном берегу, в Долине Мертвых.

Куда его привели? Кто объяснит, зачем он здесь? Но, быть может, само его присутствие в этих покоях и было объяснением?

Пропало не меньше часа, когда в молельне, за голубой завесой кисеи, раздался протяжный скрип, а следом за ним – шорох. Повернувшись спиной к окну, Семен увидел, как перед алтарем склоняется женская фигурка; светильники, горевшие у ног Хатор, бросали отблеск на темные волосы с медным отливом, хрупкие плечи и обвивавшее шею ожерелье. Меруити! Кажется, она молилась, но то была странная молитва, беззвучная, без жестов и поклонов, будто таинство, происходившее между царицей и богиней, нуждалось не в словах и почтительных жестах, а в чем-то ином – возможно, в молчаливом и полном слиянии двух сущностей, божественной и человеческой. Сейчас они обе казались Семену единой и нераздельной скульптурной группой: женщина из темного базальта с загадочной улыбкой на устах, и та, другая, застывшая у ее ног, словно изваяние из золотисто-розового мрамора.

Но в Та-Кем мрамор не добывали; он помнил об этом и знал, что золотистое и розовое было плотью, телом живым и желанным, но столь же недосягаемым, как Сепдет, звезда Исиды< Сепдет – древнеегипетское название Сириуса. >. Или он ошибался?

Семен закрыл глаза, с силой стиснул кулаки – так, что напряглись мышцы на плечах, – и замер, будто сам превратился в статую. Что-то переменилось за кисейной занавеской, но он не хотел смотреть, а только слушал – вслушивался в тихий неразборчивый шепот, пока слова, по-прежнему негромкие, не сделались отчетливыми, как голос флейты, манящей из дальнего далека надеждой и обещанием.

– О золотая Хатор, владычица небес и сердец человеческих! Ты, кто ведет мужчину к женщине и женщину к мужчине! Ты, которой известен тайный путь соединения душ и тел, повелительница радостей и печалей! Ты, благословляющая ложе и лоно, дарующая вино жизни, питающая нас соками любви! Ты, которой ведомы прошлое, будущее и судьбы людские! Не покидай меня, направь и подскажи!

Подскажи... подскажи... – тихо шелестело среди расписанных деревьями стен, ласкало слух, туманило голову... Мнилось, что слова Меруити тысячекратно отражаются в зеркалах, наполняя комнату сладким пьянящим ароматом. Будто сад, изображенный на стенах, вдруг ожил и начал испускать благоухание, плывущее в воздухе Та-Кем в весенний месяц фаменот...

Женский голос смолк. Пришедшая на смену тишина казалась Семену оглушительной, но через мгновение ее прервали слабый шелест и звук взволнованного дыхания. Он стоял, все еще не открывая глаз и стиснув кулаки; ноздри его трепетали, воспоминания о недавнем и жутком, о трупах, брошенных в пустыне львам, о залитом кровью лице Пуэмры рассеивались точно утренний туман.

– Ты спишь, ваятель? – Рука Меруити коснулась его напряженных мышц. – Спишь или заглядываешь в грядущее? И что тебе видится там?

– Ночь, которая еще не прошла, – ответил Семен и опустился на колено.

– Встань! Ночь и в самом деле не прошла, и я не знаю, что случится до рассвета. А ты? Тебе это ведомо?

– Нет. Я говорил тебе, прекрасная госпожа, что прорицание – странный дар: чем дальше, тем лучше видится, но близкое будущее смутно, как в тумане.

– А прошлое? Недавнее прошлое? – Она отступила на пару шагов, посматривая то на Семена, то на столик с каменной головкой, прикрытой полотном. Взгляд ее был спокоен, голос не дрожал, словно Меруити приняла некое решение. Или, возможно, его подсказала царице Хатор.

– Какое прошлое тебя интересует? – спросил Семен, любуясь, как складки тонкого платья падают от ее груди, струятся вдоль бедер и колен до обвитых ремешками сандалий лодыжек.

– Мне донесли, что Софра умер. Кажется, день или два назад... Умер страшной смертью, словно боги его покарали, и к тому же он остался без погребения... Поехал охотиться в пустыню, как делал много раз, и львы растерзали его. Ты знаешь, как это случилось?