Владимир Васильев - Волчья натура

– Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…

– Сделается оно, как же, – Золотых уселся на свое место. – Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…

Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин – уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее, еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.

– Следят, орелики, – буркнул Рихард по-балтийски. – Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.

Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.

– Интересно, – сказал Цицаркин, – а если бы мы и правда решили сбежать – что бы они сделали?

– Не знаю, – Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. – Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.

– Почему – как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.

– У других – не лучше.

– Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы – из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.

Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:

– Ехать бум, папаша?

– Бум! – оживился папаша. – А куда?

– В управу службы безопасности.

Лицо у папаши вытянулось.

– Ето на Басевича, что ль? – переспросил он. – Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.

– Ну, тогда до кордонов поедем, – вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.

Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.

Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:

– Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.

– А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?

– А я вот что думаю, – сказал Рихард. – Может и было у Эрлихмана что-нибудь интересное, да только он это сумел скрыть. Замаскировать. Если бы там содержалась информация о базе волков, результаты наблюдений – и все это было бы доступным – сибиряки ни за что не позволили бы кому-либо все это уничтожить. Даже волкам. Эвакуировали бы, в конце-концов. Куда-нибудь от греха подальше. В собственную контору, например. Или к дружинникам в гарнизон.

Цицаркин хмыкнул.

– Ты полагаешь, волкам труднее было бы разнести контору безопасников? Вон, какой-то одиночка там такого шороху навел – сибиряки, небось, до сих пор зады оттирают от вазелина. Да и гарнизон волки, по-моему, растаскали бы по клеточкам без особого напряга. Подобную информацию в подобное время сохранить вообще невозможно.

– Может, ты и прав, – вздохнул Рихард. – Может…

Они помолчали, и таксист решился осторожно вставить фразу:

– Эй, ребятки! А по-каковски это вы гутарите? Ну ни словечка не понятно!

– По-мадьярски, – зачем-то соврал Рихард.

Таксист впечатленно покачал головой:

– Надо же… Так вы мадяры, что ль?

– Не, мы зулусы, – продолжал сочинять Рихард. Цицаркин покосился на него с сомнением.

Неизвестно чем бы завершился столь содержательный разговор с уклоном в этнографию, но тут «Тайга» уперлась в переносной барьерчик, стоящий поперек улицы. Рядом переминались с ноги на ногу и бродили туда-сюда европейцы в спецназовской форме.

– Гляди, – пробурчал Цицаркин. – Явились. Оккупация, прям.

Долговязый овчар-бельгиец, чернявый, словно облитый смолой, заглянул в окошко экипажа.

– Документики, пожалуйста!

Говорил он по-европейски твердо, с преувеличенной артикуляцией. Даже странно было слышать такой выговор после десятка дней в Сибири.

Рихард и Цицаркин отдали рабочие паспорта; дедок протянул спецназовцу водительские права и вдруг громко зашептал в окно:

– А ети двое по-ненашему гутарють, о! Проверьте их похлеще, граждане охранники.

– Ах ты, зараза, – скучным голосом протянул Рихард. – Стучишь? Хрен теперь денег от нас дождешься!

– А не нать мне ваши поганые евромарки! – агрессивно вскинулся дедок.

– Выходите из экипажа, – велел овчар, отступая на два шага и поднимая игломет. Рядом немедленно возникло еще трое плечистых прицеливающихся ребят – выучка у мобильного спецназа Европы была традиционно безукоризненной.

Цицаркин и Рихард послушно подняли руки и полезли из «Тайги» наружу.

– Кто тут у вас старший? – сморщившись от дневного света осведомился Цицаркин. Потом увидел на плечах ближнего спецназовца-ризеншнауцера капральские лычки и очень усталым голосом сообщил:

– Темно здесь у вас по ночам… Столько всякого из темноты лезет…

Капрал выпрямился.

– Кто вылез, те уже неопасны, – сдавленно отозвался он после некоторого раздумья. – Опасны те, кто все еще кроется в темноте.

И без паузы:

– Капрал Оверпельт. Извольте сдать оружие, господа.

Рихард и Цицаркин одинаковыми движениями сбросили с плеч рюкзаки и отдали спецназовцам. Оделись они нарочито легко – в шорты и майки, чтоб сразу было видно, что при себе оружия нет.

– Пойдемте в наш экипаж, – велел капрал. – И спасибо за сотрудничество.

Рихарду очень хотелось сказать, куда капрал может засунуть свое «спасибо», но он сдержался. В конце-концов, не капральское это «спасибо». А просто спущенное сверху. Капрал выполняет, и бессмысленно тут грубить. Вместо этого Рихард сердито пнул заднюю маршевую опору ни в чем не повинной старушки-«Тайги». Бдительный дедок что-то сердито зашипел внутри.

Экипаж у спецназовцев был европейский, микробиобус «Мазовия». С бронированными надкрылками и усиленной ходовой. Понятно, что до самого здания управления ни один патруль их больше не останавливал.

Перед входом в управу тоже толклись спецназовцы, причем в изрядном количестве. Цицаркин вторично поймал себя на мысли, что такая картина до странного напоминает оккупацию. Ну где это видано – службу безопасности Сибири охраняют европейцы!

– Выходите, – велел капрал Оверпельт, самолично открывая дверцы-надкрылки «Мазовии». Тон у него был неопределенный: с одной стороны это и не звучало как приказ арестованным, но и крылось что-то на втором плане эдакое, грозное, типа намека «трепыхаться не рекомендуется».

Рихард с Цицаркиным и не собирались трепыхаться. Все-таки они оставались профессионалами и на этом своем последнем задании.

Они оба не сомневались, что последнем. После такой засветки их уже никуда не пошлешь – их лица, отпечатки носов, пальцев и сетчатки глаз будут в каждой картотеке. Голоса и феромонные карты – в каждом компе. В каждой более-менее полной и упорядоченной базе.