Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – принц-регент

В крупных монастырях обычно несколько приоров: главный приор, помощник приора, третий приор, четвертый приор. К какому приору меня могут направить, можно даже не загадывать: был бы пятый или шестой, направили бы к седьмому.

В помощниках у приора также деканы, или, говоря проще, десятники. Они тоже избираются монахами из своего числа, их обязанность – забота о монахах.

Келарь – это эконом, он заботится о продовольствии, одежде и вообще всем-всем, что нужно монахам, контролирует все хозяйство, склады, амбары, производство свечей, меда и все прочее, что делают в монастыре для себя или других.

Из широкого прохода в скальном массиве выметнулся Бобик, за сутки успевший раздобреть, просто слон, а не болоночка, запрыгал вокруг, приглашая сходить вот сюда, нет, сюда, ну что ты не понимаешь…

По запахам я уже чуял, куда зовет, но пошел навстречу ароматам вареной, печеной и замоченной в острых специях рыбы.

Просторная пещера открылась с царственной неторопливостью, столы выплывают один за другим, длинные, как связки плотов, на них цельные и разделанные туши животных, дальше рыба, рыба, рыба…

Монахи с закатанными выше локтей рукавами занимаются составлением блюд, я поклонился вежливо:

– Хорошая работа, братья! Готов променять свое истребление драконов и спасений принцесс на это вот занятие…

На меня оглянулись с довольными улыбками, один сказал веселым голосом:

– Меня зовут брат Лосатый. Хотите заказать что на ужин?

Я помотал головой.

– Жру все, я же человек, а не свинья какая-нибудь разборчивая.

Он улыбнулся.

– Это хорошо, а то некоторые ворчат, что завтра снова постный день, мяса не полагается, а будут только угри, щуки, караси, а также жареные и вареные яйца по дюжине на человека.

– Неплохо, – пробормотал я. – И птица, конечно?

– Разумеется, – подтвердил он. – Птица – не мясо, а скорее рыба, так как Господь сотворил рыб и птиц в один день. Потому птицу можно есть всегда…

– Однако, – сказал я провоцирующе, – Адам и Ева были вегетарианцами!

– Так было, – подтвердил он, – до самого потопа. Вернее, запрет был до самого потопа, но люди мясо ели уже начиная с Каина. Затем Господь все-таки разрешил есть мясо всем, «ибо помышление сердца человеческого – зло от юности его».

Я посмотрел на него с уважением.

– Но вы, я смотрю, запреты соблюдаете?..

Он пояснил:

– Дело не в запрете, что нельзя, а в дисциплине ума и подчинении плоти духу нашему. Говядину можно есть только по воскресеньям, вторникам и четвергам, свинину, а также солонину – по понедельникам, в воскресенье – мясная кулебяка.

– Да, – сказал я с облегчением, – это важно. Это дисциплинирует.

– На ужин, – сказал он, – наши монахи получают жареную курицу и еще порцию жареной свинины. Некоторые жарят мясо на вертеле, этим соблюдают традиции, но мы здесь предпочитаем сковородки.

– Прогресс на марше, – сказал я одобрительно. – Не подскажете, библиотека от кухни далеко?

Он задумался, возвел очи к высокому своду.

– Интересный философский вопрос… Вроде бы книги – духовная пища, а почему-то на самом дальнем от кухни конце! Разве не хорошая кухня крепче всего связывает между собой хороших и одухотворенных книжников?

– И еще хорошее вино, – поддакнул я. – Значит, на самом дальнем конце?

– На этом этаже, – уточнил он. – А то до конца наших владений и за неделю не добраться…

Размышляя, что он имел в виду под такими загадочными словами, я отпихнул Бобика, что рвался сопровождать меня в странствиях, вышел на узкие просторы этажа, где среди пещер, отесанных под залы, встречаются и просто пещеры с неровными стенами и остро торчащими глыбами.

Гастрономию, кстати, тоже изобрели монахи, все они обычно сидят на строжайшей диете, потому изобретают самые разные блюда из тех продуктов, которые им позволены, записывают, составляют сборники рецептов, а такого новшества еще долго не будут знать даже короли.

Острое чувство приближающейся опасности кольнуло, как шилом. Я прыгнул под защиту стены, выдернул меч из ножен и замер, торопливо шаря взглядом во все стороны и на всякий случай прыгая от теплового диапазона к запахам.

Нечто огромное и чудовищно сильное приблизилось, отступило, затем снова появилось вблизи…

Толстая стена напротив выглядит монолитом, да это и есть монолит, но что-то подсказывает, что для чудища на той стороне это не такая уж и серьезная помеха…

Я покрепче сжал рукоять обеими руками, вот опасность ближе, еще ближе… остановилась, начала отдаляться медленно, и словно бы нечто чудовищно злое и омерзительное оглядывается в нерешительности: не вернуться ли, не напасть ли…

Когда оно отдалилось и пропало, я едва не всхлипнул от облегчения. Руки так тряслись, что едва-едва попал острием меча в щель ножен, ноги были как ватные, а ступней вообще не чуял.

Кто-то из монахов прошел вблизи, лица я не видел из-под капюшона, но он каким-то образом разглядел меня, поинтересовался участливо:

– Брат, тебе плохо?

– Уже лучше, – ответил я. – Участие братьев всегда дает силы.

– Пусть Господь даст тебе силы, – сказал он и пошел своей дорогой. – Аминь.

– Ага, – согласился я дрожащим голосом, – еще как аминь.

Даже от двери приятный запах страниц, словно держу в руках старинную книгу, очень толстую и безумно интересную. Я толкнул – закрыто, потянул на себя, ругая себя за то, что никак не запомню правило противопожарной безопасности, сформулированное еще в каменном веке: любая дверь должна распахиваться только изнутри.

Это даже не пещера, а уже облагороженный зал, где высокие шкафы с книгами не только у стен, но выстроились ровными рядами и посредине, разделяя пространство на длинные коридоры.

Я двинулся вдоль стены, книги здесь тоже не только в шкафах и на полках, но даже стопками на полу. Толстые фолианты старинных книг, многие с обложками из металла, застегнутые на висячие замки.

В центре зала четверо монахов разбирают книги, выбирая из кучи на полу и складывая в аккуратные стопки там же рядом на полу, хотя на полках много свободного места.

Один из монахов поднял голову и, всмотревшись в меня, сказал сухо и без приязни, что вообще-то диктуется правилами любого монастыря:

– Я отец Кроссбрин, приор. Кого-то ищете?

Высокий и поджарый, с резким худым лицом крупного человека, где кости выпирают мощно на скулах, надбровных дугах, подбородке, а мяса как будто и нет вовсе, такие всегда одерживают верх и достигают вершин, будь они солдаты, воины или политики.

Сейчас он смотрит так, словно видит меня насквозь, я в самом деле смешался и ответил почти невпопад:

– Да, как бы ищу…

– Кого?

– Приора, – ответил я. – Мне подсказали, что вы здесь.