Юлия Тулянская - Ветер забытых дорог

Гвендис несколько раз вставала, смотрела в окно, выходившее на фасад дома, но темная улица была пуста, падал мокрый снег. Наконец хлопнула калитка. Гвендис схватила свечу и побежала вниз. Отворив дверь, она увидела промокшего Дайка. Снег таял на его волосах.

– Ну что? – Она взяла его за руки. – Тебе холодно. Пойдем скорее, потом расскажешь.

Гвендис пошла впереди наверх. Тяжелый подсвечник Гвендис несла в левой руке, а правой поддерживала высокую, недавно заправленную свечу. Идя следом, Дайк смотрел на ее плечи в темной шали и венком уложенную вокруг головы светлую косу: в свете свечи коса стала точно белого золота.

Дайк не мог судить, что в рассказах даргородских купцов правда, а что просто байки, каких, должно быть, немало ходило в народе о княжиче Гойдемире.

Веледар и Гойдемир были братья-погодки. Старшему Веледару суждено носить даргородский венец. Младшему – как придется.

Их отец все силы кладет на укрепление в Даргороде единой власти. Самодержавие и неизменный вовеки, поддержанный церковью уклад – вот чего он хочет добиться. А препятствие на этом пути – сильный, буйный даргородский народ, за прежние века привыкший совсем к другому укладу.

Пока старший брат служит отцу как даргородский воевода, младшему дана воля…

В ту пору Гойдемир ездил на охоту, бывало, сиживал в кабаках, а бывало, молился в храме даргородской небожительнице Ярвенне, заводил дружбу с простонародьем и участвовал в любых игрищах и состязаниях, которые заставал.

В деревне Лесная Чаша он появлялся чаще всего. Но там не девушка у него завелась, а старик-знахарь, от которого княжич перенимал совсем не те истины, что перенял бы от молодой красавицы.

– Кулак, княжич, – палица простого человека. Это ты всегда при мече. А мы и с голыми руками… Бьешь ты без ума: все с плеча. Добьешься, что сухожилия себе порвешь. – Старик пощупал Гойдемиру плечо, показывая, где именно порвутся сухожилия. – Стой на месте, дай я тебя чуток толкну.

От толчка в грудь Гойдемир оступился и взмахнул руками, чтобы не упасть.

– Ну вот, вот! – высоким голосом воскликнул старик. – Ты посмотри, сколько в тебе весу, а сколько во мне, – и что с тобой сделалось? Не сила нужна, а хлест.

Старый бобыль по кличке Волчий Хвост, сам бывалый боец, в молодости не раз ходил в «стенку» с соседними селами, показал себя и на Даргородских игрищах, где наравне с княжеской дружиной состязалось простонародье.

– Сам увидишь, княжич, погасит твой отец светоч Даргорода, – с безнадежностью говорил он Гойдемиру.

Тот понимал, что за «светоч»: сила народа. Исконно дружина даргородских князей была невелика. В случае войны поднималось народное ополчение, поэтому простые люди хранили у себя в домах боевое снаряжение, а в обычаях держалось немало воинских праздников, состязаний и игрищ.

Опора на ополчение была помехой для княжеских завоеваний: ополчение без особого задора шло драться на чужой земле. Больше того, даргородскому князю всегда самому приходилось помнить страх перед народом. Хорошую смуту дружине было не сдержать. Самый лихой князь должен был править с оглядкой, чтобы у его пахарей не переполнилась чаша терпения.

Этот расклад попытался изменить князь Войсвет. Он задумал по примеру западных королей набрать постоянное войско, запретить простонародью не только носить, но и хранить оружие и упразднить многие игрища и состязания в деревнях. Гойдемир с детства слышал, как отец говорит: «Не попущу, чтобы князь терпел узду от холопов. Я за свою власть дам ответ перед своей совестью и Вседержителем: ему, а не черни, судить, где от меня было благо, а где зло. Как хотят, а слушать себя я людей заставлю!»

– Быть нам, Гойдемир, как стадо овец, – дребезжащим голосом жаловался худощавый, пепельно-седой старик. – Разучатся люди за себя стоять. Сильная власть и слабый народ – вот где начало всем бедам. Я тебя еще научу биться, а там все забудется. Не только доспехи у нас князь Войсвет отобрал, он ратный дух из нас вырвал. Наше дело теперь только его кормить, а уж он нам будет пастух с дружиной-собаками.

Старик не боялся говорить этого Гойдемиру. Что младший княжич – чистое сердце, знал всякий, доноса от него не жди.

– А ты хороший плясун – ну и боец будешь хороший, – перевел он речь на Гойдемира, похлопав его ладонью по широкой груди. – Разницы-то немного. Пожалуй, княжич, на солнцеворот приходи к нам на игрища. Только язык держи за зубами.

– Где ты был, брат?

– На охоту ездил, – лукаво улыбнулся Гойдемир.

– А кто же скулу тебе разбил?

– Да в кабаке отдохнуть остановился.

Братья сидели друг против друга за дубовым столом. Между ними стояло угощение: солонина и кувшин пива. В просторной горнице никого больше не было.

Услыхав ответ Гойдемира, Веледар покачал головой:

– А делом тебе не хочется заняться, брат?

Гойдемир поморщился:

– Какое дело, брат?

– Когда мне придет черед надеть княжеский венец, тебе быть бы у меня воеводой, – произнес Веладар.

Гойдемир усмехнулся, опустил голову, потом снова посмотрел на брата:

– Велишь – буду. Ты старший.

У Гойдемира только начинала пробиваться борода, у Веледара уже оброс подбородок. Но оба были похожи: два молодых богатыря со светло-русой гривой, почти такими же светлыми бровями, с серо-голубыми глазами и крепкими скулами.

– А без веления ты мне служить не хочешь? – тяжело уронил Веледар. – Мне со временем нужен будет верный человек, а кто вернее брата? И тебе не всю жизнь по полям зайцев гонять и в кабаках с девками обниматься…

Гойдемир отхлебнул пива из украшенной резьбой кружки и ответил о другом:

– Откуда-то, брат, у нас роскошь стала заводиться. Как я одет, а как ты. Зачем отец поборы увеличивает? В тереме ковры восточные, драгоценное оружие, меха. Твое зерцало сияет, как у небожителя, и все в золотой насечке, колчан изукрашен каменьями, уздечка у лошади самоцветами горит. Князь за стол – чужеземные яства, везде шелк да бархат. К чему это? Так у нас прежде не было заведено.

Он сам был в льняной рубашке, а брат – в расшитом кафтане из тонкого сукна, охваченном изукрашенной опояской.

Веледар шевельнул бровью.

– Ты, брат, уж не завидуешь ли? – И махнул рукой. – Не понимаешь ты, Гойдемир… Отец делает все, чтобы Даргород стал великой державой. Думаешь, дорог мне этот кафтан? Мне дорого, что никто не скажет больше, будто даргородские князья – деревенщины и ходят в отрепьях. Ты не понимаешь, Гойдемир, что мы с отцом делаем сейчас, – повторил он. – Наши предки не знали роскоши, потому что не смели возвышаться над простонародьем. Народ был слишком силен, а князья слишком слабы. Теперь мы должны показать другим державам, что и мы – властелины, не слабее других. Я хочу, чтобы Даргород стал великим. А для этого есть один путь: чтобы у нас, как в Анвардене, князь был единственной защитой и спасением народу, а не наоборот.