Анна Гаврилова - Смерть за смерть. Кара грозных богов

– Что за воды? – спросил Розмич у купца.

– Это Свирь. А дальше – Оять будет. Молись ветру западному, потому как иначе не то что на вёслах, бечевою идтить придётся.

Мокрые, поросшие камышом берега стелились низко, правый затем слегка поднимался, песчаный и бористый, по самому краю пушистый вереском вперемешку с брусникой.

– Кабы нам пороги одолеть, считай половина пути позади! – посерьёзнел Жедан.

– Но ты же хаживал здесь, и ничего? Живой! – отозвался Розмич.

– Ходил, да не на одной лодье. Тремя. Не то страх, что пороги. Мало нас, коль врасплох на стоянке застанут, не отобьёмся. Ты ухо востро держи, воин! И на баб меньше пялься, – уже совсем серьёзно продолжил купец.

– Тогда скажи своим женщинам, чтоб болтать перестали, – разозлился дружинник. – Мужики гогочут на всю округу.

– То верно, – примирительно ответил Жедан, хотя грекиня была нема как рыба, а без умолку хихикала одна Затея. – Эй, кормщик! Не пора ли к берегу?

– Как скажешь, – проскрипел тот. – А по мне, так ещё пару вёрст можем идти, а там я хорошую стоянку знаю.

– Добро. Так и сделаем… А на рассвете, что ж. Семи смертям не бывать, а одной не миновать, – рассудил Жедан и подмигнул Розмичу.

«Не может того быть, чтобы племянницу любимую опасности бы подвергал, – смекал дружинник. – Не иначе, хоть и затруднителен путь, но не столь страшен, как речёт».

– Первый порог зовётся Сиговец, – продолжил пугать уже кормщик. – А другой, что за ним – Медведец. Гибельное место. Вода здесь стремительна. И так девять вёрст подряд. А со всех сторон скалы да кручи…

– Далеко ли до Онеги, отец? – прервал его Ловчан.

– Дён восемь будет, не менее, – ответил тот и добавил: – Коли на порогах оных не застрянем, конечно. Там всё одно бечевою идти. А не сдюжим, надобно с местными уговор чинить. За четыре года много могло измениться. Бывает, в одно лето берег так зарастёт, что и бечева никакая не поможет. Тогда сиди и жди.

– Так и с голоду или со скуки помереть можно, – пошутил было Ловчан.

– А рыба на что? – усмехнулся Жедан, тревожно вглядываясь в зелёный сосняк по правую сторону от корабля.

– Надобно богам ещё требу справить, – предложил Розмич. – Эй, скотт! Ты чего ж молчишь? – бросил он Ултену.

– Я не скотт, а житель благодатной страны Эйре… А эта земля, – он повёл рукою, – всем нам чужая! Надо мало говорить, – добавил священник нехотя. – Всю рыбу распугать можно.

– А как же пост, святой отец? – не удержался ехидный Жедан.

– Не о себе пекусь, о вас – мирянах, пусть вы все и язычники. Да будет вам известно, что сам Энгус, игумен из Клоненаха, уединялся, дабы избежать земной славы, для предания себя испытаниям. Ежедневно он клал по триста поклонов Господу и читал подряд всю Псалтырь, – при этом кульдей потянул к себе дорожную суму и действительно вытащил оттуда увесистый том в кожаном переплёте, – не выходя из ледяной воды, будучи привязан к бревну за шею…

– Ты был прав, Жедан, – размышлял вслух Розмич. – Коркодила бы отравилась!

Затея звонко рассмеялась, не удержались и остальные, один священник со смиренным видом встретил этот хохот, не выказывая обиды на венедских варваров. Гречанка тоже промолчала.

– Разве не трепещет сердце твоё, добрая девушка, – обратился Ултен к Затее, – при виде Святого Писания?! Разве тот крест, что скрываешь ты от мужских взоров на груди, не бережёт тебя от козней диавольских?!

Здесь уж настала пора Розмичу язык проглотить. А Ловчан даже икнул от неожиданности.

– Негоже святому отшельнику на грудь женскую пялиться! Вот тебе мой ответ будет, – сказал купец с явным неудовольствием. – А если ты мне здесь будешь проповеди читать, на вёсла посажу от ужина и до самого Белозера! Ты всё понял?

– Прости! Я не хотел никого обидеть, – поспешил заверить Жедана кульдей, сотворил несколько раз крест и притих.

– Это правда, что Затея богов старых отринула? – не выдержал Розмич.

– Дура была… Сама не знает, чего хочет… Отринула бы, давно какая б напасть приключи́лась, – с огорчением оправдывался купец. – Да нет её! А так, глядишь, и месяца не пройдёт, уж в Белозере окажемся.

– Ох и чует моё сердце, теперь уж точно приклю́чится, – пробормотал Ловчан.

– Не каркай! – оборвал его Розмич.

…Стоянка, о которой упомянул кормщик, и впрямь оказалась знатной: здесь река изгибалась, образуя небольшую бухту, а место для ночлега было закрыто густым сосняком, надёжно скрывавшим свет костра от всех, кто на воде и даже за рекой.

Большое кострище, брёвна, сложенные вокруг, и охапки иссохшего сосняка – остатки бывших лежанок – говорили о том, что место давно обжито. С одной стороны, это радовало, с другой – пугало. И хотя Розмич решил, что купец выказал опасения не всерьёз, а для порядка, всё равно насторожился.

Вместе с Ловчаном проверил пешие подступы к стоянке и только после этого немного успокоился. Человеку неприметно сюда не подойти, значит, если кто и нагрянет – только с реки, а о таких гостях предупредят сторожа на лодье. В этот раз на борту остались двое молодцов Розмича, они и получили строжайший наказ не спать и глядеть в оба. За полночь обещал сменить.

Солнце уже подкатилось к горизонту, к летней зелени добавились пурпурные тона. По реке поплыл лёгкий, почти прозрачный туман. У костра хозяйствовал Вихруша – дружинник ловко насадил пойманных рыбин на толстые прутья, умело отгрёб горящие ветки в сторону, чтобы выпечь добычу на углях.

Ему, как водится, помогали советом все, кому не лень. А ленивых оказалось немного – Жедан с племянницей да гречанка. Даже скотт-кульдей и тот лез под руку Вихруши.

Розмич глядел на приготовления без особого интереса, уверенный, что лучшая помощь в таком деле – просто не мешать.

– Так чего? – шепнул подкравшийся Ловчан. – Объясним Затее, кто здесь самый лучший воин?!

Дружинник мысленно проклял себя за бабий румянец, что вновь окрасил щёки. Одарил товарища недоумённым взглядом.

– Скажи мне, дескать, размяться хочешь, – ещё тише, со вздохом, пояснил Ловчан.

Розмич не сразу, но смекнул, в чём задумка хитреца. Говорить доле не стал, просто взялся за рукоять меча и кивнул другу – мол, пойдём. И если бы не Ловчан, ушел гораздо дальше, чем требовалось.

Разулись, стянули с себя безрукавки из плотных кож, остались в лёгких рубахах, льняных. Сошлись.

Пользуясь рассеянностью друга, Ловчан ринулся вперёд. Сперва пустился на обман, намекая сопернику, мол, смерть твоя справа. Вдруг красиво крутанулся и провёл подлинный удар снизу вверх, грозя рассечь Розмича от бедра до ключицы. Тот увернулся в последний миг, а жив остался только потому, что Ловчан поддался, как и д о лжно в шутейном поединке.

Верно говорят – влюблённые теряют разум. А безнадёжно влюблённый воин становится рассеянным и заторможенным, словно беременная баба.