Юрий Манов - Эльфы средней полосы

Господин ДэЭйрс закончил объедать куриное крылышко, швырнул кости в сторону клетки, вытер жирные руки о плащ крестьянина и скомандовал:

– Эй, бездельники, хватит жрать, строиться!

Тут же повернулся ко мне:

– Привратник сказал, что ты идешь в гости к господину О.Раньи. Я вижу, ты приобретаешь в нашем городе хорошие связи. У тебя действительно к нему дело?

– Да, господин капитан. Господин О.Раньи пригласил меня по поводу одного старого научного трактата…

– Ну ты молодец, студент! Господин О.Раньи это… это великий маг и очень достойный человек. Его амулеты спасли не один десяток жизней хороших вояк, можешь уж мне поверить. Только живет далеко, змея мне в потрох, и… – капитан перешел на шепот, – и дома у него странные дела творятся. Странные и страшные.

– Так я могу пройти с вами до его дворца?

Капитан крутанул ус и хмыкнул:

– Прости, дорогой Реддис, до площади Мясников мы тебя еще проводим, а вот дальше тебе придется идти одному. Его Светлость запретил ночной страже и носа показывать в квартале Магов. Да я бы и сам не пошел, змея мне в потрох. Не люблю я их штучек-дрючек. А ну, бездельники, хватит прохлаждаться! Построились! На площадь Мясников, арш!

Конечно, в боевом строю ночная стража выглядела внушительно. Впереди мерным шагом двигались три пикинера с факелами, за ними барабанщик и знаменосец со штандартом Его Светлости, потом три арбалетчика. В центре ехал сам блистательный господин ДэЭйрс в золоченой кирасе на своем прекрасном вороном. Замыкала отряд полудюжина конных стражников под командой столичного лейтенанта, вооруженная пиками и сетями.

Сзади плелись мы. Я с уже упомянутой крестьянской семьей, сгибающейся под тяжестью мешков и корзин, пара странствующих монахов в рваных плащах, да припозднившийся загулявший торговец, то и дело ощупывающий кошель на поясе. Бродить ночью в одиночку по улицам Аррохона, несмотря на указы Его Светлости и усилия магистрата, до сих пор считается делом небезопасным. Разве что идти сразу за ночной стражей. Хотя квартал Лекарей, по центральной улице которого мы шли, особо опасным не считался. Народ здесь проживал большей частью солидный, состоятельный, к порядку привыкший. Только в очень редких окошках виднелся свет, в основном же окна были наглухо закрыты ставнями. Так же тихо было и на улице Кузнецов. Только в одной кузне, размещавшейся на первом этаже крепкого дома, виднелся свет и слышался стук молота. Тут же полдюжины слуг с вышитым на груди единорогом усаживали с помощью блоков и скамеечки на веревках закованного в железо рыцаря на закованного же коня. Конь зашатался под тяжестью седока, но на ногах устоял. Стража дружно отсалютовала рыцарю, тот поднял забрало и отсалютовал в ответ. В это время из кузницы вышел кузнец в кожаном фартуке. Он быстро измерил веревочкой железный сапог рыцаря и снова скрылся в кузне. Звонко застучал молот. Интересно, с чего это кузнец решил подкалымить ночью? Цеховые правила ему не указ? Ах да, единорог – герб тяжелой кавалерии Его Светлости. А Его Светлости отказывать нельзя, несмотря ни на какие правила. А так улица Кузнецов – место мирное.

То ли дело – Веселый квартал, который начинался сразу за улицей Кузнецов. Здесь темных окон почти не наблюдалось, разве что на верхних этажах домов, где жрицы любви продавали свое тело и ласки за звонкую монету. Жрицы, которым в эту ночь не повезло, теперь стояли вдоль стен и, демонстрируя свои прелести, зазывали стражников. Но без особого успеха, господин ДэЭйрс в этом деле был строг. Сначала служба! «Первым делом, первым делом арбалеты»… все остальное – потом. А вот торговец, шедший рядом со мной, перед соблазном не устоял, быстро сговорился с молоденькой красоткой, чье платье не вмещало огромную, не по возрасту грудь, и исчез в дверях дома с красным фонарем под крышей.

Я лично на все обращения продажных чаровниц отвечал одно и то же: «Я бедный студент, у меня нет денег». Срабатывало. Правда, одна толстуха предложила взять в качестве оплаты мой плащ, а то и вовсе обслужить в долг, «чтобы не потерять квалификации». Насилу от нее отбился…

Веселый квартал упирался прямо в площадь Мясников, или, попросту, Мясную, пожалуй, самое зловещее место во всем городе, не считая, конечно, квартала Магов. Ее главная достопримечательность – эшафот с плахой, колесом и большой виселицей на дюжину персон. Правда, сейчас виселица была почти пуста, лишь одно тело мерно покачивалось на ветру. Лицо висельника посинело, язык вывалился ниже подбородка. За что же тебя, бедолага? А, вон табличка на груди болтается с лошадиной головой и надписью под ней, теперь ясно за что. Конокрад. Что ж, поделом, ибо сказано «не укради» и «не возжелай».

Лично у меня все это – и плаха, и колесо, и эта виселица с удавленником, и сам эшафот – вызывали ужас одним своим видом. Но у доблестных стражников, по всей видимости, насчет эшафота было совсем иное мнение. Дождавшись команды своего капитана, они сгрудились вокруг «дворянской лестницы», обитой черным бархатом, деловито обсудили внешний вид казненного и затеяли спор по поводу того, какая смерть страшнее и мучительнее.

– Колесование! Колесование, говорю вам! – кипятился долговязый стражник. – Прекрасная казнь! Долго и мучительно. Когда палач раздробит преступнику все суставы своей палицей и начнет растягивать кожаными ремнями, тот орет так, словно его заживо жарят в аду.

– А я говорю – подвешивание! – не соглашался толстяк. – Когда подвешивают на крюк за ребро или за подбородок, даже самый мужественный воин стонет как ребенок.

– О нет, госпота, смею вас уферить, нет нитшего страшней шелесный клетка на Большой Башня, – вдруг заявил лейтенант, судя по выговору, уроженец северного Атара. – О, да! Таше самый мутшительный смерть на эшафот – цфетошшки по сравнений с мутшений на Большой Башня. О да! Мошете мне ферить! Я это фитеть сфои глаза! Фот где ушас! Преступник разтефать донага, и палач потфешифать его на цепь в шелезный клетка на Большой Башня. А штоп преступник не фстумать прекратить свой стратаний – распить голофа о прутья, или грысть фена, его рук и ног прикофыфать. О да! Как кофорить наш слафный королефский прокурор: «Преступник долшен испить чашу стратаний до дна»! Эшафот – больно, но бистро! Башня – напротифф, долго и безумно мутшительно! Верите мне, крики преступник из шелезный клетка слышать на целый кфартал! Он мошет мутшица тфе и таше три неделя! О да! Слово тфорянина! Единсфенно, што плохо в этой казнь – пригофоренный так истошно критшать, што нефозмошно заснуть ночь. Ее фелитшество как-то пошшалофаться королевский прокурор, што крики пригофоренных мешать ей спать. Да!

– Ерунда! – вдруг подал голос капитан ДэЭйрс. – Все это ерунда, господин лейтенант! Самая страшная казнь не в железной клетке и не здесь, – он указал на эшафот. – А вон там!