Александр Бреусенко-Кузнецов - Драконы смеются

Много позже Драеладр научился говорить и нанизал слова на гибкую образную основу. Вместе со словами в его опыт пришли знания об обычаях Уземфа, Карамца да Отшибины, о разведке Эузы и её задачах, о прошлом и будущем того дня, когда он вылупился и распахнул глаза.

Драконы склонны постигать мир не постепенно, а как бы заглатывая его целиком. Но чтобы постигнуть мир, населённый людьми, дракону-младенцу сперва приходится поделить его на части. Очень уж люди неоднородны.

Важнейшей частью мира, прежде равновеликой целому, для Драеладра оставалась Лулу Марципарина Бианка, очаг нежной любви и заботы. Интереснейшей частью человеческого мира был ближний круг друзей матери: Эрнестина Кэнэкта, Бларп Эйуой, одноглазый Дулдокравн, бывший наложник Хафиз, а ещё спрятанный в сундук рыцарь Чичеро, чьё незримое соучастие в своей жизни Драеладр всё далее прозревал.

Прочие части человеческого мира состояли в своей основе из слаборазличимых масс. Таких масс дракон мог бы насчитать три.

Далёкая, но страстная толпа на площади составляла самую большую часть воспринятого мира людей, а молчаливые стражи, оградившие дворец от этой толпы – часть скромную, но необходимую. Кроме того, вокруг матери Драеладра сформировался отдельный – чисто женский мирок, в который вошли не столько близкие подруги, сколько любопытные приятельницы.

Итого, в своём делении человеческий мир насчитывает пять частей: мать – друзья – толпа – стражи – приятельницы. Или так: мать – друзья – стражи – приятельницы – толпа. Или ещё как-нибудь.

Хотя вылупился дракон в ночной тиши, увидеть толпу ему привелось очень скоро. Известие о появлении на свет Драеладра жители Ярала встретили бурным ликованием; масса на площади вновь собралась в считанные минуты. Счастливая Лулу Марципарина Бианка вынесла его на балкон показать собравшимся. Дракончик жмурился от солнца и от множества устремлённых на него взглядов, а гром приветственных криков побуждал его спрятать голову под перепончатое крыло. Ему безудерно радовались, но к ликованию примешивался и без труда различимый тревожный оттенок.

Вылупившись, маленький Драеладр первое время не понимал человеческую речь, хотя превосходно её слышал и запоминал на будущее. В дальнейшем он о многом расспросил верного Хафиза, с которым коротал последние месяцы младенчества в уединённой хижине на вконец обезлюдевшей юго-восточной оконечности Ярала, в своё время трижды накрытой жестокими оползнями.

…Оползневый склон. Как он там оказался – вопрос особый, причём относящийся к более позднему времени, чем первые безоблачные взгляды на мир. Когда ты заперт на склоне, поневоле обратишься мыслью от скудного настоящего к другим временам. Бедная событиями жизнь протекала в снах и беседах с Хафизом, которые возвращали Драеладра к событиям более ранним. Ранних-то – было гораздо больше, их запутанных связей с избытком хватило для заполнения всего долгого периода сидения на Оползневом.

И снова Драеладр вспоминает, внося точность и ясность в былые дни…

Вот позапрошлое лето, белокаменный дворец в Ярале, впервые увиденная толпа на площади, отдельные голоса. О чём они тогда говорили? Дракончик облёк звуки в слова – и узнал.

– Ну, слава Божествам, – облегчённо перешёптывались меж собою люди, – раз в роду Драеладра пополнение, мертвецы до нас больше не дотянутся из-за своих Порогов Смерти.

А другие улыбались:

– Ой, на меня, кажется, посмотрел! А на тебя – Драеладр-то?

Третьи пророчествовали:

– Один Драеладр нас покинул; и людям было страшно, но страх пришёл не надолго; зато новый Драеладр нас точно спасёт, укрыв могучими крылами – и глядели на малыша такими взглядами, словно он уже вырос до размеров изрядного холма, способного их заслонить от всех напастей.

Люди улыбались… Тянулись… Мечтали… Надеялись…

И вдруг – как отрезало.

Разочаровал.

Да. В некий неуловимый миг настроение людей резко изменилось – всего через месяц после самой бурной радости. Что-то новое узнали эти люди, о чём дракончик ничуть не догадывался, но чувствовал: теперь его существование не вызывало у них особого восторга, а скорее досаду и раздражение.

Изредка досада выливалась в доступные осмыслению слова.

– …А денег из Эузы опять не прислали. И не пришлют! – шумели люди.

– …Да сдадут мертвецам и дело с концом! А вы как думали?…

– …Год назад ещё к этому шло! Я ведь сразу сказал – нас там за людей не держат. И вот почему…

– …А продукты-то не дешевеют…

– …Как Порог сдвинулся, так всех наших тупо забрали… ага, всё цанцкое подполье, всех ребят из Дрона, Кляма, из нескольких замков – и куда потом? Никуда! Кому жаловаться, коли Порог сдвинулся? Владыке Смерти?

– …Никому, никому ничего не надо!..

– …Так этот новый Драеладр стал какой-то неправильный! – и такое тоже говорили. Притом неизменно хмурились.

Последнее сказанное и вовсе ставило дракона в тупик. А ведь в нём со времени общего поклонения ничегошеньки не изменилось. Да и не в нём одном.

Дракон не менялся, а людское волнение нарастало. Вот ведь загадка… Может, потому и волновались: в облике Драеладра не наступало всеми ожидаемых перемен! Но только каких? Чего именно они ожидали?

Деньги на содержание разведчиков, которые снова задержали в Эузе – к дракону ли вопрос? Или ему самому, без скидки на малолетство, предлагалось лететь выгрызать их из столичного казначейства? А люди из подполья городов, ушедших в Запорожье примерно года за полтора до рождения Драеладра… Они-то чего до сих пор ждали? И отчего перестали ждать именно сейчас?

– Не стоит особенно переживать, – качала головой госпожа Кэнэкта, – наши яральцы – народ добродушный. Ну, бывает, рассердятся, не без того. Но ведь не на драконов! Все понимают, что без драконов и Ярала-то не будет…

Резкая смена настроения людей на площади поставила в тупик не только маленького бессловесного Драеладра, но и Лулу Марципарину – она и подумать не могла, что кто-то перестанет восторгаться её любимым крылатым детищем. И крепко за него обиделась – не без этого.

– Зачем же они приходят, если они нас больше не любят? – в недоумении произнесла Лулу.

– Приходить сюда – древняя традиция Ярала, – пояснил Бларп Эйуой, – она показывает, что у народа от правителей нет секретов. Кто чем-то недоволен, заявляет честно. Его не имеют права арестовать, если ведёт себя вежливо.

– Но разве вежливо говорить такие вещи? – вспыхнула Марципарина.

Бларп не ответил, дабы не подлить масла в костёр обиды, но, кажется, под невежливостью понималось что-то большее, чем просто говорить. Что-то совсем уж небезопасное.

– Теперь я понимаю, какова здешняя публика, – в печальном ожесточении промолвила Марципарина Бианка, – а то всё думала: о чём это вы мне толкуете? – она имела в виду недавний совет не забывать об осторожности.