Руслан Мельников - Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)

На груди степняка поблескивала охранная пайзца.

Тимофей постарался передать Феодорлиху не только смысл сказанного, но и каждую нотку, прозвучавшую в ответе нойона.

Латиняне поняли. Дернулись было телохранители императора, однако Феодорлих едва уловимым движением руки остановил ретивую стражу. Он долго смотрел на посла и толмача. Затем заговорил снова:

– Вы оба либо отчаянно смелы, либо безрассудны до неприличия, либо попросту глупы. Но я хочу, чтобы вы усвоили одно: войны с Огадаем я не боюсь. Хотя бы по той причине, что ее не избежать – об этом хорошо известно и вам, и мне. А бояться неизбежного бессмысленно. Вот только, чтобы успешно противостоять хану, мне необходимо вернуть похищенную Реликвию. Как видите, у меня не остается выбора, и я не остановлюсь ни перед чем. Все дороги перекрыты. Вы полностью в моей власти. Ваш лагерь окружен, а то, что я ищу, наверняка окажется здесь.

– Ваше величество… – начал было Бельгутай, но Феодорлих не стал дожидаться ни окончания фразы, ни перевода.

– Возможно, вам действительно ничего не известно, – вяло отмахнулся император. – Возможно, кто-то из ваших людей ведет свою игру втайне от вас. Но это ничего не меняет. Ровным счетом ничего. Ваша миссия закончена, посол.

Повернув голову, Феодорлих бросил через плечо:

– Татар разоружить. Лагерь обыскать. Кто вздумает сопротивляться – рубить на месте. Прочих вязать и тащить сюда. Михель, ты знаешь, о чем спрашивать и что искать. Начинайте…

Однако, прежде чем латиняне приступили к выполнению императорского приказа, Бельгутай взмахнул рукой, отдавая свой – краткий и безмолвный.

Это был оговоренный заранее знак. Сигнал к бою.

За приподнятым пологом Бельгутаева шатра гулко и раскатисто ударил барабан. Затаившийся лагерь вмиг ожил и преобразился. Из палаток выскакивали воины, уже облаченные в доспехи и с оружием в руках. Одни степняки натягивали луки, другие бежали к оседланным лошадям. Суета была деловитой, а действия нукеров – продуманными. Каждый знал свое место и свое дело. Каждый выполнял, что ему было поручено.

Воздух наполнился свистом стрел. Послышались вскрики раненых и стоны умирающих. Стрелять сейчас было удобнее из лагеря. Костры, грамотно разложенные по краю куреня, хорошо освещали строй рыцарей и кнехтов и слепили латинянских арбалетчиков.

Длинные татарские стрелы свалили первых всадников и пешцев противника. Арбалетные болты, ударившие по посольскому лагерю, тоже достали нескольких нукеров. Однако болты били не так точно и часто, как степняцкие стрелы. А некоторые снаряды, выпущенные из мощных немецких самострелов, пролетев сквозь курень и не найдя в нем жертвы, разили самих латинян на противоположной стороне лагеря.

В шатре нойона тоже, как выяснилось, укрывались лучники. Полдесятка человек выскользнуло из-под широкого полога, натягивая тетивы. Телохранители императора дружно вскинули щиты. Лучников взяли на прицел арбалетчики, не успевшие еще разрядить самострелы. Но Михель опередил всех.

Маг простер перед собой правую руку, сжатую в кулак, выкрикнул колдовское слово и резко, с силой, разжал персты, словно стряхивая с них воду. Сверкающие нити – тонкие, как паутина, и изломанные, как молнии, соединили кончики пальцев Михеля с луками татарских стрелков. Тугие номо, направленные на императора и чародея, с хрустом переломились. И все же лучники на пару мгновений отвлекли внимание латинян. Этого времени оказалось достаточно, чтобы…

Безоружные факельщики, прикрытые от взоров императорской свиты спинами Бельгутая и Тимофея – вот на кого делал ставку ханский посол. Ибо не такими уж безоружными они оказались. Но все это Тимофей понял потом, позже. В первые мгновения боя он не видел, как нукеры с факелами извлекают из поясных кошелей небольшие железные шары. Не видел Тимофей и того, как татары подпаливают короткие фитили, обмазанные особой горючей смесью. И лишь когда круглобокие снаряды, брызжущие искрами, полетели мимо него и Бельгутая под копыта латинянских коней, Тимофей вспомнил о факельщиках. Просто вспомнил – ещё не осознавая до конца происходящего.

На новую непонятную угрозу не успели отреагировать ни Михель, ни императорские телохранители. А искрящиеся фитили сгорели быстро.

А шары, набитые невесть чем…

– Ложись, урус! – падая сам, Бельгутай сильно и неожиданно толкнул Тимофея в бок.

Тимофей упал, заметив краем глаза, что метатели шаров, побросав факелы, тоже вжимаются в землю.

Да, залегли они вовремя. Над головой Тимофея свистнули два или три арбалетных болта. Но, как оказалось, главная опасность исходила не от них.

Вдруг (все сейчас происходило внезапно, стремительно, вдруг!) вспыхнули сумерки, разверзлась земля, содрогнулось небо. В лицо пахнуло горячей серой. Яркое пламя, оглушающий грохот… Неведомая сила разметала латинян. Брызнула кровь, звякнуло железо, чавкнули ошметки плоти и вывороченные потроха. Повалились наземь лошади. Посыпались с седел телохранители Феодорлиха. Рухнул и сам император. Придавленный конем и заваленный телами своих рыцарей Феодорлих исчез из виду. Упал навзничь Михель – упал и, видимо, крепко приложившись красным колпаком о землю, остался лежать недвижимо.

Похоже, этот взрыв тоже был сигналом. Огненные вспышки заполыхали по всему куреню. Загромыхало так, что заложило уши.

Тимофей сообразил наконец, что происходит. Подпустив латинян к лагерю, татары пробивали себе путь гремучей заморской смесью, набитой в железные сосуды. Об огненном зелье, обладавшем невиданной разрушительной силой, Тимофей слышал неоднократно, однако видеть ТАКОЕ ему пока не доводилось.

А сегодня вот довелось.

Не зря, совсем не зря горели костры по внешней границе лагеря. Татары поджигали от них фитили железных шаров. Или попросту бросали в огонь свои адские снаряды. Громовые сосуды разрывались сами и рвали в клочья все и вся вокруг, убивали, оглушали, внушали ужас, сеяли панику. Грохот стоял немыслимый. Разлетающиеся осколки секли плотные ряды латинян. Обезумевшие, перепуганные и израненные рыцарские кони метались, сбивая друг друга, сбрасывая всадников и затаптывая пешцев. Густые клубы дыма застилали взор и вышибали слепящую слезу из глаз. Вопли и стоны людей мешались с истошным лошадиным ржанием.

Взрывы гремучих снарядов, а пуще того – смятение и страх, овладевшие имперцами, взломали кольцо латинян сразу в нескольких местах. Путь был открыт, и первые татарские всадники уже проносились сквозь бреши, завывая, словно демоны надвигающейся ночи. Степняки кружили за вражескими рядами, на скаку осыпая ошеломленного противника стрелами, множа панику и предоставляя возможность вырваться тем, кто еще оставался в лагере.