Виктория Эл - Зови меня Шинигами

Кира крепилась из последних сил, с трудом удерживала всё то, что рвалось с языка, и, чтоб не ринуться на кого-то из присутствующих, бросилась прочь из класса. Летела по рекреации, расталкивая валившую в кабинеты толпу, забралась в закуток под лестницей и долго долбила кулаком стену, чтобы хоть как-то выпустить пар. Пока кожу не ободрала, пока руке не стало больно. А потом разревелась, конечно. Потому что дура всё-таки она. Она.

И чего так окрысилась на всех? И учебником швырялась. И чуть драку не устроила.

Она же раньше никогда не дралась. Ни разу в жизни никого не ударила! Почему сейчас-то так неудержимо хотелось?

После звонка на перемену Кира с покаянным видом притащилась в класс, за вещами, смиренно выслушала выговор от учительницы за пропущенный урок, даже оправдываться не пыталась, согласно кивала головой на все обвинения и воззвания к совести.

На девчонок не смотрела, но и они равнодушно прошлёпали мимо, делая вид, что Киры не существует. И только отойдя чуть подальше, начинали обсуждать меж собой. На этот раз вне сомнений – Киру. Но её больше не волновало подобное. Сильнее беспокоило чувство вины.

Киру всегда тяготило состояние ссоры, не могла она долго в нём существовать. Хорошо, что потом помирились, точнее, перестали придавать значение случившемуся. Мало ли – каждый может психануть. И Кира так считала.

Ну, не сдержалась один раз. Больше такого не произойдёт.

Произошло.

Кира всё-таки подралась. С мальчишкой.

Он, наверное, просто хотел обратить на себя внимание, толкнул легонько, дёрнул за ремень школьной сумки. Но тоже не угадал с Кириным настроением.

Она шла с закушенной губой, внутри всё дрожало от напряжения, мечтало выплеснуться наружу через крик или резкий жест. И Кира даже осознать не успела, как развернулась и отвесила мальчишке оплеуху.

Звон от неё разнёсся по всей рекреации, и даже проносившееся мимо мгновение изумлённо застыло. И мальчишка застыл, а потом ухватился за щёку и зло выдавил сквозь сжатые зубы то, что первым пришло в голову. А Кира опять размахнулась.

Второй раз не получилось, мальчишка не позволил. Наплевал, что Кира девочка, и о симпатиях мгновенно забыл.

Их вовремя растащили, для разбирательств отправили к завучу, и там повторилось: «Я не виноват. Ратманова первая начала. Ну, толкнул её случайно. Не специально же. А она мне сразу по морде. Я что, терпеть должен? – Ратманова, как же так? Кира. Кира!»

Если бы она сама знала, почему так получается.

Вызвали родителей. Папа пришёл, разговаривал с классным руководителем.

«Что происходит с вашей дочкой? Её не узнать. Всегда была хорошей девочкой. Да она и сейчас такая. По большей части. Но временами с ней просто невозможно сладить. Она стала несдержанной и агрессивной. Она провоцирует ссоры и даже драки. Конечно, сложный возраст. Взросление, гормоны и прочее. Со всеми подобное происходит, но никто же больше на окружающих с кулаками не бросается. Так же нельзя!»

Папа в основном молчал, только – совсем как Кира – кивал с виноватым видом. Виноватым не столько перед учительницей, сколько перед дочерью. Он-то считал причиной происходящего не гормоны и не переходный возраст, а другое, доставшееся Кире по наследству. От него.

«Может, вам следует отвести дочь к психологу? А в семье у вас сейчас всё в порядке? Извините, что спрашиваю о таком. Просто пытаюсь выяснить причины. Или у Киры возникли проблемы с одноклассниками? Может, её лучше перевести в другую школу?»

– Кирюш, что с тобой?

– Пап, я не знаю. Оно само, само получается. Я просто не могу остановиться. Я не хотела его бить. Ты же знаешь! Я ведь никогда никого не била. Это противно. Это невозможно.

Кира смотрела на свою ладонь, которая потом долго хранила ощущение. Мягкая, тёплая кожа, чуть бархатистая – Кира даже это сумела почувствовать, – мгновенно налившаяся огнём от сильного удара.

– Пап, ну почему ты думаешь: всё из-за того, что я вижу двуликих? Мне уже давно никто не попадался. Это ни при чём!

– Наверное, Кирюш. Наверное.

Мама предложила, чтобы дочь могла спускать пары и избавляться от лишней энергии, отдать её в спортивную секцию. Раз тянет драться, то какой-нибудь рукопашный бой или восточное единоборство. И Кира стала заниматься тхэквондо.

Какое-то время помогало. Строгая дисциплина: если что не так, отжимайся на кулаках. Физическая нагрузка, отработка ударов, спарринги. Но однажды Киру вырубило посреди занятия. Как обычно, вылетела из реальности и долго не приходила в себя.

Тренер перепугался, позвонил родителям, а потом вежливо попросил временно не приходить на занятия, пока окончательно не выяснится, что у Киры со здоровьем. Вдруг ей противопоказаны боевые искусства.

Долго мотались по врачам. Кира сдавала анализы, проходила обследования, но ничего особенного не обнаружилось. Всё в норме. А Киру по-прежнему периодически, хоть и нечасто, выкидывало из реальности и трясло от необъяснимой злобы. И больше никто не хотел делать вид, будто ничего не происходит. Одноклассники стали сторониться, а девчонки умело пользовались Кириной несдержанностью. Что бы ни произошло, сваливали на неё.

«Вы же знаете, какая Ратманова бывает бешеная. И драться она умеет. Она же занималась там каким-то единоборством. Вот и бросается на всех со своими приёмчиками».

И опять прозвучало, уже из уст директора: «Может, вашу дочь лучше перевести в другую школу?» Больше не подходила Кира престижной гимназии.

Мама рассердилась и действительно забрала Кирины документы.

С сентября – новая школа, вместо тхэквондо – бокс. Почему родители не подумали, например, о плавании или лёгкой атлетике? Решили, что если уж дочь всё равно устраивает драки, пусть делает это умело, а не глупо размахивает руками, больше получая сама? Или всё-таки надеялись, что агрессия целиком выплеснется на ринге, а на жизнь её не останется?

Киру выперли из секции за неспортивное поведение. И опять врачи, обследования, бесполезные и безрезультатные. И папино разрешение:

– Кирюш, если с утра чувствуешь, что-то с тобой не так, лучше оставайся дома.

Как будто можно запереть злость в четырёх стенах. Как будто она испугается домашнего ареста, сдастся и угомонится. Наоборот. Ограниченность пространства выдавливает злость наружу. Превращает в зверя, не смиренно глядящего на мир пустыми отчаявшимися глазами, а раздражённо мечущегося по клетке.

Ещё немного, и начнёт бросаться на решётку, попытается достать когтистой лапой наблюдающего за ним человека. Её насытит и успокоит только боль. Чужая или своя.

– Кирюш, ты куда?

– Просто пойду. Прогуляюсь.

– Зачем? Не надо. Останься.

– Пап, лучше не удерживай меня. Пап, пожалуйста. Можно я пойду? Я не могу сидеть дома. Я не могу. Я пойду.