Робин Хобб - Книга Мечей (сборник)

Слабый крик, похожий на далекое завывание обезьяньей стаи, слышится в ночи.

– Нет времени объяснять, – говорю я. – Дай мне свой красный шарф.

Он подчиняется, и я обвязываю шарф вокруг пояса.

– Ты увидишь вещи, которые покажутся тебе непостижимыми. Что бы ни случилось, смотри на шарф и держись от него подальше.

Вой становится громче. Он словно доносится отовсюду и ниоткуда. Джинджер здесь.

Прежде чем он успевает задать новый вопрос, я вспарываю шов пространства и заползаю внутрь; теперь он не видит меня, а видит лишь болтающийся кончик ярко-красного шарфа.

– Представь, что пространство – это лист бумаги, – сказала Учительница. – Муравей, ползущий по этому листу, видит ширину и глубину, но не имеет представления о высоте.

Я выжидательно посмотрела на муравья, которого она нарисовала на бумаге.

– Муравей боится опасности и строит вокруг себя стену, думая, что неприступный барьер защитит его.

Учительница нарисовала вокруг муравья кольцо.

– Однако муравью неведомо, что над ним завис нож. Он не является частью мира муравья, муравей его не видит. Стена, которую он построил, не защитит его от удара из скрытого измерения…

Она пронзила бумагу кинжалом, пригвоздив муравья к земле.

– Ты можешь считать ширину, глубину и высоту единственными измерениями этого мира, Скрытая Девушка, но ты заблуждаешься. Ты всю жизнь была муравьем на листе бумаги. Истина намного чудесней.

Я возникаю в пространстве над пространством, пространстве внутри пространства, скрытом пространстве.

Все обретает новое измерение – стены, плитки пола, мерцающие факелы, изумленное лицо губернатора. С него будто сняли кожу и обнажили все, что внутри: я вижу бьющееся сердце, пульсирующий кишечник, кровь, бегущую по прозрачным сосудам, блестящие белые кости и скрытый в них, словно подкрашенная соком ююбы лотосовая паста, бархатистый костный мозг. Я вижу каждую чешуйку сверкающей слюды в каждом кирпиче; вижу десять тысяч бессмертных, танцующих в каждом языке пламени.

Нет, это не совсем так. У меня нет слов, чтобы описать то, что я вижу. Я вижу миллион миллиардов слоев во всем одновременно, будто муравей, который всегда видел линию, вдруг поднялся над листом бумаги и осознал совершенство круга. Такова перспектива Будды, который постигает непостижимость сети Индры, которая связывает мельчайшую пылинку на кончике блошиной лапки с величайшей звездной рекой, что струится по ночному небу.

Именно так, много лет назад, Учительница проникла в дом моего отца, ускользнув от солдат, и забрала меня из закрытого шкафа.

Я вижу приближающийся белый балахон Джинджер, он колышется, словно светящаяся медуза в морских глубинах. Джинджер завывает на ходу, и один голос создает какофонию воплей, вселяющих ужас в души жертв.

– Сестренка, что ты здесь делаешь?

Я поднимаю кинжал.

– Джинджер, пожалуйста, уходи.

– Ты всегда была немного упрямой, – говорит она.

– Мы откусывали от одного персика и купались в одном ледяном горном источнике, – говорю я. – Ты научила меня лазать по лианам и собирать снежные лилии для волос. Я люблю тебя как родную сестру. Пожалуйста, не делай этого.

Она выглядит печальной.

– Не могу. Учительнице обещала.

– Есть более важное обещание, которому мы все должны следовать: делай то, что подсказывает твое сердце.

Она поднимает меч.

– Я люблю тебя как сестру – и потому позволю ударить меня, не ударив в ответ. Если сможешь сделать это прежде, чем я убью губернатора, я уйду.

Я киваю:

– Спасибо. Мне жаль, что все так закончилось.

У скрытого пространства – своя структура, оно состоит из свисающих тонких нитей, которые слабо светятся изнутри. Мы с Джинджер перемещаемся, прыгая от лианы к лиане, от волоска к волоску, карабкаясь, перекатываясь, вращаясь, танцуя на паутине, сотканной из мерцающего льда и звездного света.

Я кидаюсь к ней, она легко уклоняется. Она всегда была лучшей в сражениях на лианах и облачных танцах. Она скользит и качается изящно, словно бессмертный небесного двора. По сравнению с ней я двигаюсь неуклюже, тяжело, неповоротливо.

Она танцует, уворачиваясь от моих выпадов, и считает их:

– Раз, два, три-четыре-пять… очень хорошо, Скрытая Девушка, ты тренировалась. Шесть-семь-восемь, девять, десять… – Изредка я подбираюсь слишком близко, и она отбивает мой кинжал мечом с той же легкостью, с какой дремлющий человек отгоняет муху.

Почти с жалостью она сворачивает с моей траектории и перепархивает к губернатору. Словно нож, занесенный над страницей, она невидима для него, готова обрушиться из другого измерения.

Кидаюсь за ней, надеясь, что я достаточно близко, чтобы мой план сработал.

Видя, что красный шарф, который я оставила в его мире, приближается, губернатор падает на пол и откатывается в сторону. Меч Джинджер пронзает пелену между измерениями; в том мире клинок возникает в воздухе, разносит в щепки стол, за которым сидел губернатор, и исчезает.

– Эй! Как он меня увидел?

Не давая ей возможности разгадать мою хитрость, обрушиваю на нее шквал стремительных ударов.

– Тридцать один, тридцать два-три-четыре-пять-шесть… у тебя действительно лучше получается…

Мы танцуем в пространстве «над» залом – для этого направления нет слова, – и всякий раз, когда Джинджер тянется к губернатору, я стараюсь держаться рядом, чтобы предупредить его о скрытой опасности. Но все мои попытки достать ее тщетны. Я начинаю уставать, мои движения замедляются.

Сгибаю ноги и вновь кидаюсь к ней, однако проявляю неосторожность и оказываюсь слишком близко к стене зала. Свисающий шарф цепляется за крепление факела, и я падаю.

Джинджер смотрит на меня и смеется.

– Ах вот как ты это делаешь! Умно, Скрытая Девушка. Но теперь игра окончена, и приз достанется мне.

Если она сейчас ударит губернатора, предупредить его будет некому. Я застряла.

Шарф загорается, огонь врывается в скрытое пространство, охватывает мой балахон. Я кричу от ужаса.

Тремя быстрыми прыжками Джинджер возвращается на мою нить, скидывает свой белый балахон и оборачивает вокруг меня, чтобы сбить пламя.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

Огонь опалил мне волосы и в нескольких местах обжег кожу, но я поправлюсь.

– Спасибо, – говорю я. И, прежде чем она успевает отреагировать, вонзаю кинжал в подол ее балахона и отрезаю полосу ткани. Острие кинжала проникает сквозь пелену между измерениями, и ткань уносит в обычный мир, словно всплывающий на поверхность обломок кораблекрушения. Мы видим перепуганное лицо губернатора, который пятится от белого шелкового обрезка на полу.

– Попадание, – говорю я.

– Вот как, – говорит она. – Согласись, это не слишком честно.