Юрий Бурносов - Грань безумия

– Идемте внутрь, – приказал Граве. – Все равно ночевать, вон погода как испортилась, так где мы лучше место найдем?

Один за другим они вошли в часовню.

– Дверь бы прикрыть, – сказал кулак.

– Оторвана же.

– А попробую приладить.

Ивлев вернулся, завозился у крыльца, выгребая из снега дверь. Таганцев тем временем огляделся. Маленькие оконца под самым потолком давали ничтожное количество света, но и рассматривать внутри было особенно нечего. Наверх, на балкончик и в башенку, уходила уже упомянутая лестница, выглядящая трухлявой и полуразвалившейся. В одной стороне имелось возвышение – алтарь или аналой, Таганцев совершенно не разбирался в церковном устройстве и убранстве.

– Погоди, не закрывай! – окрикнул Керя кулака, прилаживавшего дверь в проеме. Уголовник возился с чем-то на полу, зашуршали спички, чиркнуло, пыхнуло. Керя поднялся с колен, держа в руке импровизированный факел.

– Тут всякого говна и тряпок полно валяется, – поведал он. – И палки всякие, щепки. Пороха чуток сыпанул, вот вам и светоч революции, хе-хе… Всё, куркуль, теперь можешь закрывать боржом.

Кулак кое-как пристроил дверь, подпер отвалившимся от лестницы перилом.

– Не устройте пожар, – предостерег уголовника Граве.

– Я тебе не валет какой, с огнем умею обращаться.

В свете факела внутренность часовни приняла более уютный вид. Бревенчатые мрачные стены словно немного расступились. Посередине белел насыпавшийся через выбитые окна башенки снег, в темном прежде углу высветились еще несколько бочек.

– Ну-кась, – сказал Керя, шагнув к ним. – Вдруг жратва.

– Ага, капусты тебе там наквасили, – невесело пошутил Зот Ивлев. Керя, посветив факелом, заглянул внутрь ближней бочки и отшатнулся.

– Тут шкилет!

Костя вцепился в локоть Таганцева, Ивлев снова принялся креститься. Муллерман обошел застывшего уголовника, аккуратно взял у него факел, посветил в другую бочку, в третью. Невозмутимо поправил очки.

– Что там, товарищ Муллерман? – спросил Граве.

– Действительно, кости. Человеческие черепа. В принципе, ничего ужасного…

– Ты охерел, очки?! – Керя вырвал у экс-проректора факел. – Целые бочки шкилетов?! И ничего ужасного?

– У северных народов довольно непривычные для нас традиции погребения. Это связано и с тем, что земля сильно промерзает, и с рядом верований, и с другими вещами… Устраивают могилы поверх земли, подвешивают гробы на деревьях, ставят на высокие помосты. Возможно, и здесь какая-то разновидность верований.

– В православной часовне? – уточнил Граве.

– Как я уже сказал, здесь чему только не молятся.

– Чему?

– Чему и кому, – пожал плечами Муллерман. – Ненцы совершали человеческие жертвоприношения еще десять лет назад, я видел свидетельства.

Керя еще раз глянул в бочку, сплюнул.

– Ну и часовня если и была православной, то давно заброшена. А использование чужого, хм, враждебного, культового сооружения в качестве собственного – ритуал известный, он как бы даже усиливает воздействие…

– Стоп, – жестко сказал бывший комкор. – Товарищ Муллерман, мы все-таки не на лекции в вашем Коммунистическом университете.

– Да кто бы там мне позволил такие лекции читать, – вздохнул Муллерман. Он снова взял у уголовника факел – тот от неожиданности выпустил его из рук – и поднес к стене над бочками. В неверном свете пламени показались корявые значки, написанные на бревнах чем-то оранжевым. – Письмена…

– Я сказал – стоп, – повторил Граве. – Это все очень интересно, но меня волнует совсем другое: мы здесь можем переночевать?

– Я бы не стал, ну его на хер, – сказал Керя.

Ответом на слова уголовника стал ветер, взвывший снаружи и ударивший в стену. Сверху, из башенки, осыпалась груда снега, а узенькие окна налились чернотой.

– Не пойдем, сгибнем там все, – прогудел кулак.

– Я тоже так думаю, – согласился Муллерман.

– Тогда осторожно разводим костер и ночуем. Только кто-то постоянно должен дежурить у двери. Первым – Костя, – распорядился Граве. – Ночь ночью, а поисковый отряд может явиться в любое время. Или медведь.

– А ружье дадите? – спросил Костя. Граве молча кивнул кулаку, тот нехотя скинул с плеча и протянул мальчику одностволку с напутствием:

– В ногу себе не стрельни, малец.

Костер разложили на куске ржавой жести, обнаруженном все тем же пронырливым Муллерманом. Ученый – а теперь Таганцев называл его про себя именно так – соорудил уже третий по счету факел и лазил с ним по всей часовне. Пытался даже взобраться по лестнице, но остановился, когда под ним с треском сломалась ступенька.

Сам Таганцев помогал с костром, по часовне бродить поостерегся, тем более соваться в кошмарные бочки с костями. Очень хотелось есть, но сало почему-то в горло не лезло, и Таганцев с трудом протолкнул в себя пару ломтиков, зажевав снегом.

Вернувшись к костру, Муллерман покосился на спящего Керю, не выпускавшего из рук карабина, и таращившегося в огонь кулака, и сказал:

– Товарищ Граве и вы, Коля. Я ровным счетом ничего не понимаю.

– Нашли что-то любопытное? – без особого интереса спросил бывший комкор, протирая тряпочкой пистолет.

– Эти письмена… Некоторые я совершенно не опознал. Некоторые похожи на старомонгольское письмо, другие – вон там, – Муллерман махнул рукой в сторону то ли аналоя, то ли алтаря, – совсем странные. Я не ручаюсь, конечно, но сказал бы, что написано по-арамейски.

– Что это нам дает?

– Ума не приложу. – Муллерман оглянулся на Костю Жданова, бдительно дежурившего у двери с ружьем на изготовку. – Этого здесь никак не должно быть, ну старомонгольский еще ладно… А уж в сочетании с этими бочками мне очень всё вокруг не нравится.

Вокруг часовни завывал ветер, бревна изредка поскрипывали и вздыхали. Керя во сне что-то пробормотал и почти по-детски захныкал.

– Сектанты? Хлысты какие-то, скопцы? – предположил Граве.

– Как я уже говорил, в здешних местах чему только не молятся. Но хлысты и скопцы довольно безобидные люди в сравнении с тем, что…

Договорить Муллерман не успел, потому что от двери грохнул выстрел. Коля отскочил в сторону, подняв кверху дымящийся ствол ружья, и шарил в кармане, ища новый патрон. Запасных патронов ему, правда, и не давали.

– Что там?! – крикнул Косте комкор. Все повскакивали с мест, уголовник судорожно задергал затвором карабина.

– Там кто-то был! Подошел прямо к двери!

– Ты его разглядел?

– Н-нет… То есть вроде бы человек, но…

– Дай сюда, – Граве отобрал у Кости ружье и бросил кулаку. Ивлев ловко поймал его на лету. Граве на цыпочках подкрался к двери и заглянул в широкую щель. Смотрел несколько секунд, потом так же на цыпочках, задом, отошел и повернулся к костру. На лице бывшего комкора было крайне странное выражение, смесь страха и удивления.