Дария Беляева - Где же ты, Орфей?

Орест сказал:

— Возможно.

Это слово он употреблял чаще, чем "да" и "нет". Оно оставляло ему известное пространство для маневра, и было по-буддистски неопределенным.

— Ты пошел за мной, потому что переживаешь, — продолжала я. — Или у тебя есть основания в чем-то меня подозревать.

Варианты вынуждали Ореста ответить мне хоть что-то определенное, по крайней мере, по моей задумке. Однако, он сказал только:

— Да, мои действия, наверное, говорят сами за себя.

Я нахмурилась, а его лицо осталось прекрасным и спокойным. Однажды Орест сказал мне, что если в мире все, как говорят буддисты, и есть страдание, то, разучившись страдать, попадаешь в идеальный, абсолютно ровный мир.

Мне этот мир казался холодным, наполненным слепыми пятнами, прекрасным и в то же время отрезанным от какого-то важного источника. Я сказала:

— И чего ты хочешь?

— Мира во всем мире хотеть более неактуально. Пожалуй, хочу выпить.

— А от меня?

— Я бы с радостью тебя поцеловал.

Мы играли в игру, которая мне так и не надоела, хотя я не узнала ничего полезного. Орест прислонился к стеклянной стене и сказал:

— Хорошо. Я немного волнуюсь за тебя, Эвридика. У тебя на рукаве пятна крови.

Только тогда я посмотрела на манжеты. Все было не так страшно и похоже на кадр из фильма ужасов, как я ожидала. И все же четыре разительных на белом пятна растянулись на кружеве. Я вздохнула.

— Ты что, убиваешь людей?

— Нет, — сказала я. — Это Одиссей убивает людей. Просто я сегодня спасала человека.

Мне отчего-то не хотелось лгать. Орест смотрел на меня спокойно, и в то же время я как никогда чувствовала дружбу, связывающую нас.

— Дело в том, — продолжала я. — Что Одиссей ударил ножом одну официантку. Я нашла ее. То есть мы, с Полиником. Когда обсуждали всякие наши дела. Не совсем нашли. Сперва мы думали, что она призрак. Но когда эта девушка нас ударила, все стало ясно. Словом, теперь она у Андромеды, знаешь, инженера жизнеобеспечения.

Орест широко улыбнулся, так что у меня не осталось сомнений в том, что Андромеду он знает, причем самым близким образом.

— Это сложная история, — пояснила я. — Но она, вроде как, закончилась хорошо. Я иду проверить. Я бы с радостью взяла тебя с собой. Но никак не получится, потому что та девушка тебя, наверное, не ждет. И испугается. А ей сейчас нельзя пугаться, она ведь была ранена и теперь слаба.

— Я все понимаю, — ответил Орест. — Ты можешь не оправдываться. Я узнал, что с тобой все в порядке, и этого мне, как твоему другу, достаточно. Прости, что отнял твое время.

Орест говорил легко, и даже слишком легко. От этой легкости мне почему-то стало очень тоскливо.

Я крепко его обняла и поцеловала в щеку.

— Спасибо тебе за доверие.

— Спасибо тебе, что прижалась ко мне грудью.

Мы оба засмеялись, а затем я поняла, что пришло время расставаться. Каждый из нас пошел в противоположную сторону, но место, где мы стояли, все еще было освещено волшебным кругом луны, напоминающем о разговоре.

Что-то меня легко встревожило, но не расстроило. Люминесцентные лампы горели тускло, чтобы создать иллюзию настоящей ночи, как снаружи, и я прыгала из светового круга в круг, обещая себе, что Ио все расскажет мне о Ясоне, если только я не ошибусь.

На этаже Андромеды теперь было куда более шумно, люди тоже гуляли, но ни один из них не выглядел беззаботным. Это были люди, чье пребывание здесь постоянно оставалось под страшным, смертельным знаком вопроса. Они очень серьезно относились к своей работе и никогда не переставали ее обсуждать.

Я знала, что Андромеда откроет мне. Она никогда не ходила гулять, не сидела в кафе или перед телевизором. У Андромеды во всякий момент времени находились дела поважнее. Обычно они делались дома и с раздражением. Вот и сейчас, когда Андромеда распахнула дверь, на ней были смешные очки в пластиковой оправе, а пушистый хвост ее светлых волос был забран так высоко, чтобы о себе не напоминать, и тем самым ни от чего не отвлекать Андромеду.

— Твоя девчонка — просто чудовище, — сказала она еще прежде, чем я переступила порог.

— Добрый вечер, Андромеда. А почему она чудовище?

— Зайди и посмотри сама.

Пожалуй, я вполне могла счесть эту фразу приглашением, поэтому и прошла в коридор. Андромеда указала рукой на комнату. Дверь была закрыта, и Андромеда излучала по поводу нее такую тревожность, что не хватало цепей и замков, которые обвили бы эту бедную дверь. Словно за ней правда скрывалось чудовище с зубами и когтями. Я читала книжки о таких. Они и вправду могут выглядеть, как девушки, попавшие в беду.

Краем глаза я увидела кухню. На столе было разложено множество тетрадей и листов с таблицами, сверху кто-то присыпал это все ручками, линейками и карандашами. Холодным светом горел экран ноутбука, который предал Андромеду в последний момент и оставил от ее расчетов одну синеву. С ней такое случалось часто. И она переделывала все вручную, красивым почерком вписывая каждую цифру в нужное ей место. Андромеда делала то, что мне казалось скучнейшей на земле работой — сводила показания. Орфей счел бы это занятие прекрасным и упорядочивающим. Но он считал прекрасными и осиные гнезда.

Я посочувствовала Андромеде, но поняла, что лучше ей об этом не говорить.

— Если заберешь ее, я буду благодарна.

— Не заберу. Мне некуда ее забрать.

— Я так и думала.

Я несмело шагнула к двери, за которой скрывалась Ио, приоткрыла ее, желая сделать это аккуратно, и услышала надсадный скрип, разозливший Андромеду. Она ушла на кухню, издав несколько недовольных вздохов.

На кровати перед Ио была огромная тарелка с едой. На ней сверкали бочками фрукты, источали возбуждающий аппетит запах колбасы и сыры, было немного риса и немного макарон, и словно бы миниатюрное озеро кетчупа, в который Ио макала картошку. Люди со Свалки всегда едят.

На этой огромной тарелке творился хаос. Она напомнила мне Зоосад, с перемешанной в нем историей. Пахло вкусно и в то же время так неопределенно, что почти отвратительно. Как если бы много свежей еды выбросили в мусорную корзину.

Ио подняла голову, тряхнула длинными рыжими волосами, и их кончики прошлись в опасной близости от кетчупа. Она запихнула в рот ровно половину небольшой картошины. Ио ела с каким-то жутковатым аппетитом.

— О, — сказала она. — Привет и спасибо. Садись, будем есть.

— Я уже ела.

— Тогда все равно садись.

Мне вдруг стало неловко, и я поняла, что не могу просто спросить у нее про Ясона. Ио, казалось, неловкости не знала. Она сидела на чужой кровати, словно на своей, была в одних трусах, но оголенная грудь смущала ее так же мало, как перевязанная нога. Над корабликами, нарисованными на белье Ио, возвышалась летающая тарелка, вытатуированная на белой, как снег, коже.