Дария Беляева - Где же ты, Орфей?

— Нет, не психологом.

— Может быть, хирургом?

— Нет, не хирургом.

Мои лучшие и худшие надежды не оправдались, тогда я спросила:

— Так каким врачом?

— Травматологом.

— Ладно, это хорошо.

— Что с тобой, Эвридика? Разве ты не думаешь, что я убью тебя, как глупую, маленькую птичку, попавшуюся ко мне в силок.

— Да, я только что думала, что ты можешь убивать птиц. Но я тебе понравилась, и ты меня не тронешь.

— Опаснейшие мысли.

— Не старайся показаться хуже, чем ты есть.

Блуждающая улыбка не сходила с лица Одиссея. Отчасти он, определенно, не старался. Я сказала:

— Пропусти меня, пожалуйста, — и он отошел в сторону. Я прошла к Одиссею близко-близко, почувствовав его тепло. Мне хотелось показать ему, что я смелая (так делают дрессировщики, чтобы звери воспринимали их всерьез). Дом Одиссея только начинал ему принадлежать. Почти никакой мебели здесь пока не было, только стены покрасили под камень, да так искусно, что я на секунду почти поверила художнику.

В просторнейшем зале были только кровать за пара сундуков. Тяжело же, наверное, живется в этой стилизации. Пройдя чуть дальше, я заметила висящее на дальней стене оружие, все оно начищено серебрилось. Висели на стене и топоры, и мечи, и загнутые ятаганы, и тонкие, как жала, стилеты, с которых подмигивали драгоценные камни.

Одиссей стоял у меня за спиной, и мне было неуютно, но я не показывала этого.

— Нравится оружие? — спросил он.

— Нравится, — сказала я. — А теперь давай не будем делать вид, будто ты пригласил меня в гости.

Я услышала его мягкий смех, в нем было что-то от интимного шепота.

— Надо же, Эвридика, ты выглядишь взрослее. Теперь, может быть, я решу, что ты в моем вкусе. Детей я никогда не убивал.

Я вовсе не была ребенком, и это сравнение сегодня отчего-то стало обидным. Я сказала:

— Научи меня убивать человека с одного удара.

Одиссей будто бы не удивился. Он спросил:

— Этот человек больше тебя?

— Намного выше и больше меня.

— В таком случае сделать это будет еще сложнее, чем если вы равны. Он может сопротивляться.

— Не может.

Я казалась себе такой чудовищной, а Одиссей наслаждался этим. Он словно бы говорил со мной на равных, как убийца с убийцей, и меня затошнило от этой мысли, стало так мучительно плохо, но я не могла, не должна была передумать.

Одиссей сказал:

— Ты хочешь, чтобы он мучился?

— Нет. Я хочу, чтобы он умер быстро и легко.

Мне казалось, я почувствовала его широкую улыбку, хотя не видела ее. По спине у меня пробежали мурашки, словно я костным мозгом восприняла изменение в выражении его лица.

— По тебе хорошо видно, как сильно ты этого не хочешь. Тогда зачем? Месть?

— Я похожа на человека, который считает месть хорошей задумкой?

Наш диалог был словно из нуарного фильма, такой черно-белый и полный несмешных колкостей. Мне нужно было платье с открытыми лопатками и повернуться к окну, а Одиссею совершенно необходима была шляпа. Я сказала:

— Я тебе расскажу. Я обещаю. Только сначала ты должен поклясться мне, что выполнишь свою часть сделки.

— Когда это мы перешли на деловой язык?

Я замолчала, пытаясь понять, когда. Одиссей ответил за меня:

— Раз никто этого не заметил, то не будем заострять внимание. Итак, я обещаю выполнить свои условия договора, если сведения, которые предоставит мне вторая сторона, покажутся мне правдивыми.

— Ты это напишешь?

— Нет, конечно. Это же доказательство.

Мы снова играли. Одиссею не был страшен никакой суд (даже самосуд, на который никто бы не решился), потому что Первая любила, как он убивает. Одиссей говорил о своих убийствах свободно, не без расстройства, но уж точно без страха.

— Подтверждаю предложенные условия, — сказала я.

— Довольно нелепый канцелярит для писательницы.

А потом я развернулась к нему и все рассказала. Только языком трепать и умеешь, так бы Тесей ворчал. А что сказал бы Орфей я впервые не знала. Одиссей слушал меня очень внимательно. Он ни разу не перебил меня, даже когда я совсем запуталась в объяснениях Ясона. Когда я, наконец, закончила, Одиссей сказал:

— Не думаю, что Ясон — хороший человек.

— Он запутал тебя и заставил убивать. Я тоже думала, что он маньяк. Так ему и сказала.

— Никто меня не заставлял. Ясон просто хотел, чтобы я отстал от него. Я его преследовал, потому что мне нужен был ответ. Он сказал нечто неосторожное. Это привело к таким последствиям, потому что я был вне себя от горя.

И я подумала, что Одиссей продолжает говорить странным, отстраненным, канцелярским языком. И это значит, что ему больно, и за этими служебными конструкциями скрываются вещи невероятно страшные.

— Но я вправду думаю, что это хорошая идея.

— Только потому, что ты — серийный убийца?

— Нет, потому что я тоже способен на сострадание.

Я не была в этом уверена, но в то же время и опровергнуть не могла. Я вся была напряжена и смотрела на Одиссея, его же улыбка была опустошенной, словно он был где-то не здесь.

— Так ты хочешь этого или нет? — спросил он. Прозвучал вопрос так, словно Одиссей задавал его в постели. Впрочем, так звучали многие его вопросы. И я подумала, насколько в его идее убийства важна сексуальность. Но ответ я искать не стала, он вел в глубину мне неинтересную и очень-очень страшную. Одиссей взялся научить меня, и я старалась не думать о том, что руки, направляющие меня, совершали нечто большее, чем символическое убийство подушек.

Их на кровати было много, и чем больше мы их уничтожали, тем больше пуха становилось вокруг, так что казалось, будто наступила зима. Одиссей учил меня бить в шею.

— Только не спереди, — сказал он. — Иначе случайно можешь сделать ему трахеотомию. Тебе ведь необходимо, чтобы твой брат умирал.

— Но не умер, — сказала я. — Не-живой король. Это не значит мертвый.

Одиссей снова и снова учил меня заносить руку и бить, я чувствовала себя увереннее, но Одиссей говорил:

— На самом деле не думаю, что этому можно научиться за один день и на подушках.

Сердце мое не было с ним согласно. Оно билось сильно и быстро, и я чувствовала, что мой удар становится лучше, как бы совпадая с этим ритмом, попадая в нужную точку. В сущности, это было как танец.

— Ты предлагаешь мне учиться на живых людях?

— Кто я такой, чтобы что-либо предлагать. Держи руку выше и представь, что бьешь в артерию. Тебе нужна будет большая сила. Нож слишком брутальный способ для тебя.

Но пистолета у меня не было, а отравить Орфея я не могла, ведь Сто Одиннадцатый не ел, о том, чтобы попытаться его задушить я и думать не смела — у меня не будет ни сил, ни времени.

Я чувствовала себя так, будто занималась спортом весь день — руки и плечи очень болели, и я вся взмокла, а моя прическа растрепалась. В конце концов, я легла на кровать и увидела, что стемнело. Я смотрела на мир снизу вверх, хорошо что луна была круглая и на нее можно было глядеть с любой стороны. Я попыталась отдышаться. Одиссей сказал: