Народные сказки - Саамские сказки

Утром дала эта бабушка молодице медный гребешок в руки и вот какой совет:

— Когда увидишь, что муж твой играет в мячик,— расчесывай волосы через этот медный гребешок.

Села женочка у оконца и сидит. Вот и видит она, что пришли мужики на улицу, против ее окна начали в мячик играть. А между ними и муж ее играет. Ударил он, и мячик через окно, через раму прямо жене на колени упал. Она взяла мячик, держит, никому не отдает. От мужа пришли игроки — мячик просят. Она не дает.

— Подите спросите Улиту, у шалютки той спросите: пустит ли меня ночью на пороге дома ее посидеть!

Пошли и спросили Улиту и назад вернулись. Говорят:

— Пустит шалютка на пороге ее дома ночью посидеть.

На второй день встали, говорит ей старушка:

— На тебе серебряный гребешок. Расчесывайся им, когда увидишь мужа с мячиком.

Ну, и села она у оконца. Глядит: муж тут же играет с мужиками, опять он балуется в мячик. Ударил он лаптой — и мячик сквозь окно, через рамы прошел и на колени жены упал. Она схватила его и никому не дает. А когда пришли посланцы, она велела им:

— Подите спросите Улитку — пустит ли меня на кровати одну ночь только у ноги его побыть?

— Пускает,— ей говорят,— одну ночь посиди на кровати у его ноги.

Утром опять встали, и эта бабушка дает молодой т золотой гребешок. Вот и третий день играют мужики в мячик. Хлестнул муж — мячик сквозь окно упал к жене на колени. Прибежали от мужа, просят мячик вернуть.

— А даст ли,— спрашивает она,— даст ли она мне спать третьей на постели между ими двоими?

Убежали те и обратно вернулись.

— Возьмет в постелю третьей лежать.

Была она ночью — у порожка дома сидела, была вторую ночь — у ноги на кровати сидела, а на третью ночь — третьей между ними рядом спала. Спать-то не спала — только лила она горькие слезы, всю ночь катились слезы. У мужа все плечо взмокло. Муж не мог терпеть ее горючих слез, повернулся к ней лицом, взглянул в глаза и обнял жену свою родимую.

А Улитка-то спала-спала, да и спохватилась, как увидела, что муж ее с другою обнялся. Тут схватила она свой ящичек, золотом окованный, и в озеро с ним прыгнула. Там и пропала.

Муж с женою собрались и пошли домой — туда, где прежде жили, к мужним к отцу, к матери вернулись. Старые они стали, старые-престарые: сидят — пески сыпются. Одна бабка еще огонек в очаге видит, а старик вовсе одряхлел.

Пришли они домой, старики с невесткой поздоровались, с сыном-человеком поцеловались, и обняли его, и заплакали старые от радости, и тут же на радостях померли.

А муж с женой стали жить и детей растить.

Всё.

Жили три сестры. Они ушли из жительства людей в леса. Обернулись там медведицами и жировали все лето. Пришла осень.

— Надо в берлогу,— сказали они.

И вот сделали они себе одну берлогу на всех трех, повалились спать и заснули.

А охотник ходил по лесу. Он нашел их берлогу. Он окружил ее своими знаками и вернулся домой.

И стал этот охотник других промышлёнников подговаривать:

— Пойдем да пойдем медведей будить: будем их добывать! У меня,— говорит,— три медведя окружены.

Согласились те, и поехали они охотиться, этих медведей будить. Их было трое охотников.

Приехали они к месту, где медведицы залегли, срубили шесты и засунули их в берлогу. Колобродят там концами — зверям спать не дают. Всполошились медведицы и стали из берлоги выбираться на волю. Одна вылезла — охотники ее убили. Выгнали и другую и тоже убили. Вытащили туши обеих медведиц из берлоги наружу и принялись их пластать — снимать шкуры, распрямлять и растягивать их на снегу. Тут и третья медведица выскочила из берлоги и бросилась на шкуры сестер, пала на них голова к голове, ноги-руки по лапам — и превратилась в женщину. Однако одна рука не угодила на середину лапы шкуры.

Охотники смотрят: встала женщина с медвежьей лапой вместо руки. А сама-то собой красивая.

Она заговорила и сказала им человечьей речью:

— Вы убили двух моих сестер.

Эту женщину охотники привели в свой погост. Собрали народ и сказали людям:

— Вот мы в этой поездке на охоту убили двух медведей. А они не медведи были, они были сестрами-овертницами, медведицами, девушками с Энаре-озера. Вот смотрите: две шкуры и одна девушка. У этой и рука медвежья, не успела она, так и осталась с медвежьей лапой.

Жили старик со старухой. И был у них единый сынок. Звали его Иванушкой, а по-уличному дразнили Иванушка Скраешку. Когда парень возрос, он у невесты слово взял.

Ну, и жили они, поживали. Пришла весна, не хватило дров. Старик велел сыну сходить в лес и нарубить сушняка. Пошел парень в лес, выбрал подходящую сухую сосну. Присел отдохнуть маленько, а отдохнувши, принялся за дело. Не успел он топор в руки взять и размахнуться, чтобы дерево рубить, как услышал голос:

— Не руби меня так, ноги отрубишь, ниже руби.

Парень начал рубить пониже, а сосна просит еще ниже взять. Он начал сечь в самую землю.

Рухнула сосна и опять тем же голосом говорит:

— Сруби макушку, да повыше: голову мне сбереги.

Парень срубил макушку, будто знал, где ее надо рубить!

Из поваленной сосны вышел человек. Встал перед парнем красивый мужик, красная рубаха на нем, черный жилет. Он назвался крестовым братом Иванушке. И уж как же он благодарил, как радовался этот человек, что парень его от вечного плена избавил, потому что был он в то дерево заколдован.

И говорит ему Варйелле, леший, по-русскому сказать:

— Ну, брат мой названый, оставайся тут, подожди меня, а я схожу к отцу-матери и принесу тебе золота столько, сколь только не жаль им за меня, пропащего, тебя одарить!

Парень принялся ждать лешего с золотом, а сам тем часом рубил и колол дрова.

Пошел леший — только лес загудел, земля дыбом встала, пыль и травы столбом закрутились над лесом.

Вот как он пошел!

Недолго парень поджидал. Зашумело, загудело, и леший обратно вернулся. Он принес ему мешок золота. Мешок таково-то тяжелый. Сбросил леший его с плеча, мешок брякнулся и в землю ушел; насилу из земли его выдернули. Едва-то, едва парень мешок от земли приподнял. Вот сколько денег этот Варйелле принес своему названому брату в подарок. Попробовал парень нести — чуть не переселен от жадности. Варйелле схватил этот мешочек правой рукой и метнул через лес прямо к веже — к отцу, к матери Ивана. Кинул он золото, а сам говорит ему:

— На-ко тебе еще два подарочка от меня: вот свистулька, а вот шапка-невидимка. Не бойся впереди ничего,— живи веселехонько и не пугайся, когда на царскую службу потянут. Не отпирайся — иди, но только будь всегда с краешку, последышком, и будешь цел. А я всегда тебе помогу, из любой беды выручу,— только свистни в свистульку — тут и буду я, вместо тебя.