Е. Белоусова - Современный родильный обряд

Места концентрации кальция и способы его циркуляции в организме также заслуживают внимания. Положение теоретической медицины о необходимости кальция для роста волос породило новое «рациональное» объяснение для древнего табу на стрижку волос во время беременности. Данное представление восходит к архаической вере в симпатическую магию: части тела человека не должны валяться где попало, иначе они могут быть использованы во вред ему — магические действия с частью могут повлиять на целое (Фрезер 1983: 19). Представление о возможности влияния на человека при помощи операций с остриженными волосами остается актуальным по сей день: «Должна признаться, что посей день, уходя из парикмахерской, испытываю неприятное чувство при виде собственных волос, беззащитно рассыпанных по полу» (Овчинникова 1998: 141); «- Олечка, Вы волосы на пол не бросайте, а на газетку складывайте. — Да, конечно, я на газету кладу. А потом что с ними делать, выбросить можно? — Нет, конечно, выбрасывать нельзя. Нужно в унитаз бросить. — Ну, в унитаз, это не очень хорошо, по-моему. — Хорошо, хорошо, вода, она все смоет. Конечно, еще сжечь можно, так тоже хорошо» (Овчинникова 1998: 142).

Другое объяснение апеллирует к символике волос в ритуале: стрижка отсылает к обретению человеком нового статуса в социуме, в то время как длинные, неоформленные, нестриженые волосы отсылают к прохождению человеком пограничного состояния, нахождению в сфере «природы», «чужого»: ср. запрет на стрижку волос при изоляции менструирующих девушек или при изоляции девушек, достигших половой зрелости (Фрезер 1983: 563). След этого элемента ритуала обнаруживается в известном сказочном мотиве длинных волос заключенной царевны (Пропп 1996: 41–43).

Новое объяснение этому поверью — попытка рационализации. Положение о необходимости кальция для роста волос было истолковано так, что все основные запасы кальция в организме концентрируются в волосах. Оттуда он перетекают по организму в нужные места, в том числе, к зародышу — для участия в строении костной ткани. Таким образом, если беременная женщина пострижется, она пресечет приток кальция к ребенку, лишит его необходимого для постройки организма элемента.

Таким образом, современные медики активно пользуются народными приемами и поверьями в своей практике. Весьма почтенно быть последователем не только «ученой» медицинской традиции, но и «народной», которая под таким углом зрения тоже видится достаточно авторитетной: «Для современного общества картина авторитетов более пестрая, но роль традиции по-прежнему очень высока, особенно в медицине <���…> пара научная медицина — традиционная медицина оказывается взаимоподдерживающей. Сочетание научной терминологии в перечне заболеваний и ссылки на традиционность способа лечения составляют беспроигрышную стратегию…» (Овчинникова 1998: 234–235).

Итак, медики, будучи обладателями и монополистами некоего «сакрального» знания, пытаются с его помощью влиять на благополучный исход беременности. В то же время, они интуитивно чувствуют, что помимо осуществления технической стороны дела от них требуется нечто большее, что сама ситуация провоцирует какой-то специфический способ коммуникации, что в момент родов происходит не просто появление еще одной биологической особи, но идет какой-то более сложный, многоуровневый процесс, и им, врачам, в этом процессе отведена чрезвычайно важная роль. Будучи «детьми своей культуры», медики на каком-то уровне сознают «узловые», «ключевые» культурные концепты, которые наша культура связывает с рождением ребенка, которыми она его кодирует. Эти схемы достаточно устойчивы, и можно с большой долей уверенности говорить о том, что в этом отношении за последние сто лет в русской культуре мало что изменилось. Мы продемонстрируем это на примере нескольких параллелей между функциями повитухи в традиционной культуре и функциями акушера-гинеколога в современной городской культуре.

Одной из важнейших задач повивальной бабки была идентификация ребенка — прежде всего, половая. До наступления беременности бабка помогала «спланировать» пол будущего ребенка, во время беременности она предсказывала его в соответствии с различными приметами. После рождения ребенка она символически «закрепляла» за ним его пол, «запуская программу» стереотипов мужского или женского поведения: она совершала над ребенком те или иные операции в зависимости от того, кто родился — мальчик или девочка (Зеленин 1991: 321; Власкина 1998: 17; Науменко 1998: 43; 66).

В наши дни половая идентификация ребенка (эмбриона, новорожденного) стала медицинской проблемой. Несмотря на то что вопрос о возможности влияния на пол будущего ребенка современной наукой пока не решен, отдельные врачи экспериментируют и практикуют в этой области. В своих теоретических построениях они опираются на данные официальной науки — сексологии, эмбриологии, демографии и др. Комбинируя эти данные, они предлагают «рецепты» рождения ребенка того или иного пола (Вадимова 1997: 29). При культурном конструировании зачатия следование стереотипам мужского и женского поведения ожидается уже на хромосомном уровне: « Вот получается так, что женские половых сперматозоиды — они медленнее, а мужские — они быстрее, проворнее. Если ты забеременела в такой день, когда все там созрело, в этот день, тогда, конечно, проворный этот сперматозоид быстренько-быстренько, раз-раз-раз, и мальчик. А если — потому что они же живут три дня приблизительно — трое суток приблизительно живут внутри, и остаются тогда только девочки, потому что они дольше живут, они более выносливы. Мальчики — они очень быстрые, но они и умирают раньше» (И59).

В наше время наиболее «достоверным» считается определение пола ребенка при помощи ультразвукового исследования. Наряду с этим методом диагностики врачи прибегают и к народным приметам, которые известны многим, но становятся истинно авторитетными лишь после их «утверждения» представителем медицины. Пол ребенка определяется по следующим признакам: по форме и размеру живота беременной: Доктор, записывавшая меня в роддом, сказала, что точно будет мальчик — живот, говорит, большой (И1); по поведению младенца в утробе матери: Во всяком случае, мне гинекологи постоянно твердили, что у меня будет мальчик. Ну вот они считали, что плод какой-то очень активный у меня в чреве, что он вот именно ведет себя так, как должен вести мальчик. Они все время щупали там, смотрели и говорили: «Ну мальчик — сто процентов — мальчик!» (И67); по сердцебиению плода: У меня был очень хороший доктор-гинеколог в консультации на Фонтанке, и он сказал мне перед декретом, что у меня по сердцебиению девочка будет (И10); по способу показа беременной рук: Попросили показать руки — спросили: «Что у Вас с руками?» Я говорю: «А что?» Они говорят: «Все, у Вас будет мальчик». Я уже не помню, как там надо было — то ли вверх ладонями мальчик, то ли вниз (И12); «по глазам»: Врач в консультации обладала, по всей видимости, каким-то поразительным чутьем. Говорила, что все может определить по глазам. Когда я пришла со сроком 2 недели, спросила: «Ну на этот-то раз сохранять будешь?» Когда было 12 недель, сказала, что у меня лицо как-то изменилось и в глазах что-то такое. Вероятно, будет девочка. Я очень ей поверила. И Миша тоже (Круглякова 1997).