Рэйчел Кейн - Принц Теней

– Говорю тебе, у нее самая волшебная кожа, какую я когда-либо видел, – сказал Ромео, чуть задыхаясь от быстрой ходьбы, когда мы вышли на Виа Мадзини.

Мы увидели множество факелов, со всех сторон стекавшихся к дворцу Капулетти, и в этом море огней наше прибытие прошло незамеченным. Одну компанию я разглядел: они были в цветах семейства Скала, и было их человек десять, не меньше, да еще жены, дочери, сыновья и дальние родственники – все они прибыли на праздник. Возможно, там была и моя нареченная – Джулиана. Капулетти здорово потратился на этот бал, это точно, но он явно хотел произвести впечатление на графа Париса и поразить его, продемонстрировав высокое положение своей дочери. Графу по статусу полагалась жена, которую не стыдно было бы представить в обществе.

– Я пойду искать Розалину, – взволнованно заявил Ромео, как только мы подошли ближе к дворцу и смешались с другими гостями с факелами. – Я знаю, она пойдет со мной. А вам нужно только отвлечь Тибальта и убедиться, что все женщины рядом с ней заняты, может быть – потанцевать с ними…

Меркуцио взъерошил ему волосы.

– Так не терпится лишить девушку девственности? – спросил он и отскочил в сторону от разъяренного Ромео. – Но ведь именно это поручила вам ваша бабушка, разве нет? Или ты уже забыл ее приказ? Унизить Капулетти, показав, что их девственница – будущая монашка – не лучше шлюхи. И если ты вдруг передумал – давай я сделаю это вместо тебя.

Ромео толкнул его в гневе. Я не видел его лица под маской, но мне казалось, что гримаса на нем примерно такая же, как та, что исказила и мои черты.

– Хватит! – Я резко оборвал их. – Я старший Монтекки, а Ромео вовсе не должен рисковать жизнью ради всего этого. Если Тибальт захочет наколоть кого-нибудь на лезвие своего меча – пусть лучше это буду я, чем наследник Монтекки.

– Нет! – воскликнул Ромео и схватил меня за локоть. – Бен, нет! Бабушка может таким образом побеждать в своей войне, но мы не должны!

– Женщины ведут самые кровавые войны, – произнес Меркуцио и горько рассмеялся. – Это девка Капулетти обрекла моего друга на смерть – и я знаю, кто это. И меня не волнует ни ее честь, ни ее жизнь. Ваша бабушка права. Обесчестить эту дрянь – и пусть это станет расплатой за то, что она сделала.

Я вырвал свою руку у Ромео и взглянул Меркуцио в лицо.

– Да что за дьявол в тебя вселился?! – спросил я. – Око за око, такой теперь будет твоя жизнь? Кровь за кровь? Удар за удар?

– Мера за меру, – ответил он. – И наша жизнь всегда была такой, братец Бен, а если ты не догадывался об этом, то ты гораздо глупее, чем я всегда думал, и тогда очень хорошо, что наследником является Ромео, а не ты. Видимо, жидкая английская кровь разбавила хорошую веронскую породу.

Он повернулся ко мне спиной, а я невольно потянулся к мечу, но все-таки остановился – по одной причине: я всегда знал, что Меркуцио ради красного словца не пожалеет и отца. И даже своих друзей.

– Это говорит демон внутри тебя, – сказал я. – И имя этого демона – горе. Но если ты ужалишь меня еще раз – я ужалю тебя в ответ. Поверь мне.

Он поднял руки, сдаваясь.

– Меня вообще это не волнует, – заявил он. – Иди ты, если хочешь. Но если ты не пойдешь, я сам разыщу эту Розалину и всем предъявлю доказательства ее бесчестия – еще до того, как начнут звонить колокола.

И что нам оставалось делать? У нас с Ромео теперь были свои собственные причины для того, чтобы подойти вместе с Меркуцио к мажордому Капулетти, который проверял имена по списку, прежде чем пропустить гостей внутрь. Меркуцио назвал свое родовое имя и, кивнув в сторону нас, заявил, что мы его деревенские родственники. Мажордом недовольно нахмурился, но вынужден был пропустить нас: Меркуцио состоял в родстве, пусть и дальнем, и с герцогом, и с графом Парисом, и никто не хотел, чтобы его обвинили в неуважении к родственникам будущего жениха.

В зале с низким потолком, освещенном факелами, по стенам стояли столы, которые ломились от яств и напитков. Я еще не бывал здесь – во время визитов в дом врага мне не приходилось посещать этот зал, и взгляд мой невольно задержался на огромном шелковом штандарте, колыхавшемся на стене. На штандарте были вышиты герб семьи и девиз: « Мы платим за все! » Это была довольно многозначительная фраза, в ней содержался намек на то, что они платят не только денежные долги, но и не оставляют неотплаченными обиды и оскорбления. Я стал напряженно размышлять, как можно было бы использовать этот впечатляющий флаг против его обладателей: можно было бы украсть его и надеть на осла – о да, осел, везущий пьяницу, одетого в цвета Капулетти, по главной площади… Эта картинка заставила меня улыбнуться, и я запомнил ее, чтобы потом к ней еще вернуться. Такая издевка должна была бы их вывести из себя, особенно Тибальта.

Но улыбка сползла с моих губ сразу же, как только в центре толпы незнакомцев и людей в масках я увидел девушку с гордо выпрямленной спиной, высоко поднятым подбородком и полной достоинства осанкой. Она была слишком высокой и выделялась из общей массы, а маска ее была простой, белой, украшенной только мелкими алыми самоцветами. «Но она и не нуждается в оправе», – подумал я. Платье на ней тоже было очень простое и скромное – его могла бы надеть даже вдова, а для девушки, которая собиралась в монастырь, оно и вовсе подходило как нельзя более.

И все же, несмотря на все ее старания, даже этот наряд не мог сделать из нее простушку.

Розалина стояла у колонны в углу комнаты, вежливо улыбаясь и отвергая все приглашения на танец. В руках она держала маленький бокал с вином, но вряд ли пригубила его.

Я не был первым, кто ее заметил.

Первым ее заметил Меркуцио.

Он без промедления бросился к ней, склонился в почтительном поклоне, поцеловал ей руку со всей возможной учтивостью и аристократизмом – и уже не выпускал ее руки из своей. Он придвинулся к ней ближе, и я видел, как губы его шевелятся под маской. И еще я видел, как Розалина отступила в сторону за колонну – что бы он ни говорил ей, ее это явно испугало.

Ромео вздохнул, стоя подле меня.

– Наверно, не надо было мне приходить, – сказал он. – Твои легкие туфли готовы пуститься в пляс хоть сейчас, а моя душа придавлена к земле печалью, и я не могу двинуться с места. Я не могу найти ее…

Я вдруг понял с некоторым удивлением, что он смотрит прямо на Розалину, на девушку, которую боготворит так неистово, – и не узнает ее. Не видит в толпе, на которую взирает со вселенской печалью во взгляде.

Меркуцио по-прежнему не выпускал руки Розалины, и я видел, как побелели костяшки ее пальцев, когда она пыталась высвободиться. Его губы шевелились прямо около ее уха, но в конце концов она все-таки выдернула руку и стремительно пошла прочь, сквозь толпу и тысячи развевающихся в танце юбок.