Колин Маккалоу - Путь Моргана

– Уилли, подвинься, – обратился Ричард к своему скорбному спутнику, готовому разразиться рыданиями. – Помоги мне придвинуть к стенке фургона мой сундук, а потом придвинем к ней и твой. Нам надо к чему-нибудь прислониться. И не вздумай лить слезы! Иначе я за себя не ручаюсь.

По этой разбитой, немощеной дороге лошади тащились черепашьим шагом, время от времени фургон по оси увязал в грязи. Ричарда и Уилли заставляли вылезать из-под тента и толкать фургон, и Ричард невольно улыбнулся, обнаружив, что той же участи не избежал и пристав. Снегопад усилился, однако было еще слишком тепло, чтобы грязь подмерзла. К концу первого дня проголодавшиеся и изнывающие от жажды путники преодолели лишь восемь миль из сорока.

Но возница был рад и этому. Наконец фургон остановился перед постоялым двором «Звезда и плуг» в Алмондсбери.

– Я дам вам матрасы и одеяла, – пообещал возница узникам, выказывая добродушие, которого не замечалось за ним в Бристоле. – Если бы не вы, мы бы до сих пор торчали в грязи. А ты, Том, заслужил кварту эля – хозяин постоялого двора варит его сам.

Возница и пристав Том скрылись за дверью, оставив Ричарда и Уилли гадать, что будет с ними дальше. Спустя некоторое время пристав вышел, отпер замки на поясах спутников и вытянул цепи из-за дуг фургона. Держа дубинку наготове, он препроводил пленников в каменный амбар, где хранилась солома. Разыскав балку с двумя скобами вблизи от пола, он приковал к ним Ричарда и Уилли и исчез.

– Как я хочу есть! – прохныкал Уилли.

– Молись, Уилли, только не реви.

В амбаре пахло чистой сухой соломой. Оглядевшись, Ричард с удовольствием понял, что в такой чистоте очутился впервые за последние три месяца. Пока он размышлял, в амбар вошли хозяин постоялого двора и его дюжий работник, неся поднос с двумя кружками, ломтями хлеба с маслом и двумя мисками дымящегося супа. Немного погодя работник принес конские попоны.

– Джон говорит, вы помогали толкать фургон, – сообщил хозяин постоялого двора, ставя поднос перед узниками и поспешно отступая. – У вас есть еще деньги? Пристав заплатил за каждого из вас всего одно пенни. Если вам больше нечем платить, придется заставить раскошелиться Джона.

– Сколько с нас? – спросил Ричард.

– По три пенса с каждого за еду и эль.

Ричард достал из кармана жилета шестипенсовую монету.

Ни свет ни заря они позавтракали хлебом и легким пивом, купленными за три пенса, влезли в фургон и преодолели еще восемь миль, то и дело вылезая, чтобы вытолкнуть громоздкую повозку из жидкой грязи. Блаженный ночной сон среди соломы и конских попон в сочетании с горячей сытной пищей сотворили чудеса с Ричардом, хотя все его тело ныло от непривычных усилий. Даже Уилли воспрянул духом и работал все усерднее. Снегопад кончился, воздух похолодал, но грязь так и не замерзла. За день путники с трудом преодолевали по восемь миль – впрочем, возница Джон только радовался этому, как и возможности ночевать на постоялых дворах.

По подсчетам Ричарда, до глостерской тюрьмы они могли добраться на пятый день. Однако возница решил провести последнюю ночь в компании узников на постоялом дворе «Полнолуние» в пригороде Глостера.

– Не хватало вам еще торчать лишнюю ночь в тюрьме, – заявил он. – Вы платили за себя, как подобает джентльменам, и я искренне сочувствую вам. Ладно уж, так и быть, проведите последнюю ночь в тепле да поужинайте как следует. Вы не похожи на преступников, и потому я не прочь помочь вам.

На рассвете следующего дня фургон переехал реку Северн по подвесному мосту и вкатился в Глостер через западные ворота. Город походил на средневековую крепость с прочными стенами, рвами, подвесными мостами, крытыми галереями и домами из кирпича и дерева. Ричард разглядывал улицы в узкую щель между полотнищами тента, но этого ему хватило, чтобы понять: рядом с огромным морским животным Бристолем Глостер – мелкая рыбешка.

Фургон подкатил к воротам в прочной древней стене, Ричард и Уилли спрыгнули на землю, и пристав Том повел их через пустырь, заросший бурьяном. Перед ними высился Глостерский замок, служивший городской тюрьмой. Он словно ощетинился каменными башнями всевозможных размеров, окна были забраны решетками, но в целом замок походил скорее на руины, нежели на крепость, которую в последний раз взяли штурмом во времена Оливера Кромвеля. Однако сначала узников повели не в замок, а к большому каменному дому, примыкающему к наружной стене крепости. Здесь жил начальник тюрьмы.

Только теперь Ричард понял, почему их сопровождал бристольский пристав: тюремщики не столько заботились о безопасности заключенных, сколько стремились получить обратно кандалы и цепи. С узников сняли все браслеты и цепи, и пристав Том прижал бряцающее железо к себе, как мать – новорожденного младенца. Едва успев подписать необходимые бумаги, Том сложил кандалы в мешок и поспешно вышел, чтобы вернуться домой дилижансом. На новом месте Ричарда и Уилли первым делом заковали в уже знакомые ножные кандалы с двухфутовыми цепями. После этого один из надзирателей – начальника тюрьмы узники так и не увидели – повел Ричарда и Уилли в замок.

В тюремной камере царила такая теснота, что заключенным было негде вытянуть ноги. Они сидели, подтянув колени к подбородку. В камере площадью двенадцать квадратных футов с трудом разместилось тридцать мужчин и десять женщин. Надзиратель, сопровождавший Ричарда и Уилли, невнятно отдал какой-то приказ, и все, кто сидел на полу камеры, мгновенно вскочили. Узников, окруживших плотной толпой Ричарда и плачущего Уилли, которые по-прежнему несли свои сундуки, выгнали на холодный двор, где уже стояло двадцать мужчин и женщин.

День был воскресный, а посему заключенным глостерской тюрьмы предстояло выслушать проповедь преподобного мистера Эванса – дряхлого старика, слабый голос которого заглушали завывания ветра. Расслышать его наставления о раскаянии, надежде и набожности было невозможно. К счастью, мистер Эванс считал, что заключенным за глаза хватит десятиминутной службы и проповеди продолжительностью двадцать минут. За это священнику платили всего сорок фунтов в год, а проводить службы он был обязан по воскресеньям, средам и пятницам.

После проповеди заключенных опять загнали в камеру, которая была вдвое меньше соседней камеры для должников, составлявших половину узников замка.

– С понедельника по субботу здесь не так тесно, – послышался чей-то голос, едва Ричард нашел место, чтобы поставить сундук, и уселся на него. – О, да ты красавчик!

У ног Ричарда присела худая, жилистая женщина лет тридцати в поношенной, но довольно чистой одежде – черной юбке, красной нижней юбке, красной блузке, черном жилете и причудливой черной шляпе, надетой набекрень и украшенной алым гусиным пером.