Колин Маккалоу - Путь Моргана

– Что за человек этот губернатор Филлип? – спросил Ричард.

Мистер Тислтуэйт фыркнул.

– Ничтожество, Ричард. Поистине ничтожество. Узнав о назначении Филлипа, адмирал лорд Хоу отнесся к нему пренебрежительно, но думается мне, он был не прочь приберечь это тепленькое местечко и тысячу фунтов жалованья в год для какого-нибудь юного племянника. Об этом мне сообщил давний друг, сэр Джордж Роуз, казначей королевского флота. Еще он рассказал, что лорд Сидней остановил выбор на Филлипе после длительной беседы с мистером Питтом, который решил всячески способствовать успеху предприятия. Если эксперимент провалится, правительству предстоит признать, что оно не сумело разрешить насущный вопрос тюрем. Заключенных некуда девать, с каждым днем их становится все больше. Беда в том, что ревностные доброхоты ставят каторгу в один ряд с рабством. Поэтому если такой доброхот отстаивает одно, то одновременно выступает и в поддержку второго.

– Каторга мало чем отличается от рабства, – сухо подтвердил Ричард. – Расскажи мне подробнее о губернаторе Филлипе, будущем вершителе наших судеб.

Мистер Тислтуэйт облизнул губы, жалея, что поблизости нет стакана бренди.

– Как я уже сказал, этот человек – ничтожество. Его отец, немец, преподавал языки в Лондоне. Мать, вдова капитана военно-морского флота, приходится дальней родственницей лорду Пемброку. Семья жила бедно, поэтому мальчика отправили в морской корпус – заведение, во многом похожее на Колстонскую школу. После Семилетней войны его перевели на половинный оклад и отправили служить в португальский флот, чем он и занимался несколько лет. Самым крупным судном, каким когда-либо командовал Филлип, был корабль четвертого ранга, который ни разу не участвовал в боевых действиях. Ко времени последнего назначения Филлип успел второй раз выйти в отставку. Он еще не стар, но уже немолод.

Уилл Коннелли нахмурился:

– По-моему, все это выглядит очень странно, Джимми. – Он вздохнул. – Похоже, нас просто выбросят на берег Ботани-Бей, и все. В противном случае на пост губернатора назначили бы, ну, скажем, лорда или по меньшей мере адмирала.

– Назови-ка мне хоть одного лорда или адмирала, который согласился бы отправиться на край света ради жалкой тысячи фунтов в год, Уилл, и я отдам тебе английскую корону и скипетр. – Мистер Джеймс Тислтуэйт злобно усмехнулся: в нем проснулся памфлетист. – На приятное путешествие в Вест-Индию они бы еще согласились, но не в Ботани-Бей! Это западня, откуда нет выхода. Никто не знает, что ждет вас в Ботани-Бей, хотя все охотно допускают, что эти земли истекают молоком и медом, – по той простой причине, что так считать гораздо удобнее. Быть губернатором колонии в Ботани-Бей не согласился бы ни один здравомыслящий человек.

– Ты так и не объяснил нам, почему выбор пал на это ничтожество, – напомнил Айк.

– Сэр Джордж Роуз с самого начала выдвинул кандидатуру Филлипа – потому, что он «имеет опыт и умеет сострадать». Так сказал сам Роуз. А кроме того, Филлип – редкая птица на флоте, он свободно говорит на нескольких иностранных языках. Поскольку его отец-немец преподавал языки, сам Филлип всосал их с молоком матери. Он говорит по-французски, по-немецки, по-голландски, по-испански и по-португальски.

– Но что толку от всех этих языков в Ботани-Бей, если туземцы не понимают ни одного из них? – удивился Недди Перрот.

– Ты прав, толку никакого, но языки помогут вам добраться туда, – объяснил мистер Тислтуэйт, едва сдерживая раздражение. Как Ричарду хватает терпения общаться с этими болванами? – Корабль зайдет в несколько портов, среди которых нет ни одного английского. Тенерифе – испанский порт, острова Зеленого Мыса – португальские, Рио-де-Жанейро – португальский, а мыс Доброй Надежды – голландский. Это на редкость щекотливая задача, Недди. Ты только представь: десять боевых английских кораблей без предупреждения становятся на якорь в гавани, принадлежащей стране, с которой мы воюем, или высаживают пассажиров на спорной территории! Мистер Питт настоятельно требует, чтобы командующий флотилии установил дружеские отношения с губернаторами всех портов, в которые ей предстоит заходить. Но по-английски там никто не понимает ни единого слова.

– А почему бы не позвать на помощь переводчиков? – спросил Ричард.

– И проводить переговоры в присутствии низших чинов? С португальцами и испанцами? Самыми педантичными, скрупулезными людьми на свете? И с голландцами, которые способны ради своей выгоды облапошить самого дьявола? Нет, мистер Питт настаивает, чтобы сам будущий губернатор проводил переговоры со всеми правителями колоний от Англии до Ботани-Бей. На такое способен лишь капитан Артур Филлип. – И Джеймс презрительно хохотнул. – Вот от каких мелочей порой зависит судьба, Ричард, потому что это вовсе не мелочи. Но кто вспомнит о них потом? Мы завидуем таким людям, как сэр Уолтер Рэли, – лихой флибустьер, близкий друг доброй королевы Бесс. Взмах кружевного платочка, изящная табакерка – и все падают к его ногам. Но если говорить начистоту, мы не жили в те времена, а теперь мир изменился. Кто знает? Может, это ничтожество, капитан Артур Филлип, обладает именно теми качествами, которые требуются губернатору новой колонии. Похоже, сэр Джордж Роуз верит в это. И мистер Питт с лордом Сиднеем охотно соглашаются с ним. А возражения адмирала лорда Хоу несущественны. Конечно, он – первый лорд адмиралтейства, но покамест королевский флот еще не правит Англией.

Слухи множились, а тем временем световой день опять начал сокращаться, и мистер Закери Партридж все реже выплачивал поощрительные пять фунтов своим подчиненным. Вдобавок в ноябре на две недели зарядили проливные дожди, и каторжников не выводили из опостылевшей камеры. Терпение каждого было на исходе; те отряды, которые получали дополнительную еду от надзирателей или мастеров, с недовольством восприняли переход на рацион «Цереры», качество и количество которого ничуть не изменились к лучшему. Мистер Сайкс уже не решался заходить без сопровождения в многолюдные камеры, а шум, который поднимали лондонцы, разносился по всему кораблю.

Впрочем, заключенные находили свои способы коротать время: поскольку ни джина, ни рома им не давали, оставались азартные игры. Каждому отряду принадлежала по крайней мере одна колода игральных карт или пара костей, на кон чаще всего ставили еду, иногда проигравший выполнял поручения победителя. Особую прослойку образовали те, кто умел читать: почти десять процентов от общего числа заключенных обменивались книгами или выпрашивали их у счастливых владельцев, которые бдительно охраняли свои сокровища. Еще двадцать процентов стирали льняные одеяния от мистера Дункана Кэмпбелла, развешивали их на веревках, протянутых между потолочными балками, и тем затрудняли передвижение по камерам. Хотя нижняя палуба не была перенаселена, пройти по камере семенящим шагом, то и дело наклоняя голову, могло всего пятьдесят человек одновременно. Остальные либо ютились на скамьях, либо лежали на нарах. За шесть месяцев – с июля по декабрь – на «Церере» от болезней умерло восемьдесят человек – почти четвертая часть всех обитателей, равномерно распределенных по двум нижним палубам.